Генеральная проверка - страница 79

Некоторое время они молча смотрели на море. Потом несколько неожиданно Димитров сказал:

— Я согласен с такой постановкой вопроса, бай Васил, но дело не только во мне. Весь партийный совет должен убедиться в правоте такой точки зрения.

— А есть в его составе люди, которые думают так же, как ты?

— Я мог бы назвать имена некоторых из них: например, Антон Иванов… отчасти Христо Кабакчиев, в какой то степени Никола Пенев, Тодор Петров… Но наиболее решительно выступают против позиции выжидания молодые — Коста Янков, Димитр Гичев, Марко Фридман. Они настаивают на революционных действиях.

— Христо Кабакчиев, говоришь… По имеющимся у меня сведениям, он выступил четвертого июля с докладом о внутреннем и международном положении. В докладе недвусмысленно говорится, что в Софии и других местах массы равнодушно и даже с известным облегчением встретили известие о свержении правительства земледельцев. Девятого июня не было никаких массовых выступлений, и, следовательно, в стране не было условий для активных действий нашей партии и провозглашения лозунга о рабоче-крестьянском правительстве, что борьба, развернувшаяся в результате переворота, была якобы не классовой борьбой, а схваткой между отдельными группировками буржуазии.

— Да, мы все тогда были убеждены в этом.

— Он даже выдвигает теорию, — продолжал Коларов, — будто массовые движения формируются не партиями, а порождаются жизнью, что партия может лишь расширить или углубить такое движение, с чем я, впрочем, полностью согласен… Но почему он пренебрегает фактами? Почему закрывает глаза на стихийно вспыхнувшие в отдельных районах восстания? Похоже, что мы в Москве видим лес лучше, чем вы, находящиеся в самом лесу… Жаль, что я не смог присутствовать на этом совещании, но я решительно осуждаю занятую вами позицию!

— Наша задача остается неизменной — сохранение связи с массами!

— Но ведь это всего лишь пожелание, Георгий! На деле мы сложили оружие, а это гибельно как для партии, так и для народа!

— Что же в таком случае делать?

— Решительный поворот! — почти выкрикнул Коларов. — Решительный разрыв с позицией нейтралитета, занятой девятого июня! Решительный курс на вооруженное восстание! Такова позиция Коминтерна! Это и моя личная позиция. Эту же позицию заняли и те, кто там, на местах, стихийно поднялись на борьбу против фашистских узурпаторов! — Коларов встал и принялся расхаживать по террасе, не переставая возбужденно говорить: — Видите ли, это было подлинное пронунциаменто[10]. Это еще что такое? Что за разглагольствования? Пронунциаменто! Посмотрите, какие мы эрудиты! Пронунциаменто! А в это время людей вешают и расстреливают, истязают и уничтожают… Это и есть пронунциаменто?! — Употребленное в докладе Кабакчиева о событиях девятого июня слово вызвало раздражение Коларова. Его всегда раздражали книжные обороты. — Пронунциаменто! — все повторял он, меряя террасу шагами.

В нем закипала не свойственная его характеру ярость. Он привык к деловым, аргументированным разговорам, в которых умело пользовался своей эрудицией, и никогда по спешил вступать в полемику с оппонентами. К тому же ему было уже сорок шесть лет — возраст, когда к человеку приходят уравновешенность и мудрость. У него за плечами был долгий партийный стаж, годы работы плечом к плечу с Димитром Благоевым, Георгием Кирковым, Гаврилой Георгиевым. Он был лично знаком с Плехановым и Лениным. Изучал во Франции и Швейцарии право, философию, литературу, историю. Увлекался естественными науками, политической экономией, математикой. Обнаруживал склонность к музыке и живописи. Он был настоящей ходячей энциклопедией, вызывал уважение у всех знавших его и подавал пример работоспособности и стремления к самосовершенствованию.

— И все же, — оказал он наконец, — радостно сознавать, что и у Кабакчиева заметно сомнение в правильности официальной позиции. Революционный инстинкт не изменил ему. Мы с ним знакомы еще по гимназии в Варне.

— Мы не можем не считаться с мнением Коминтерна, Васил. Но согласись, что партийная дисциплина тоже имеет для нас большое значение. В конце концов, мы должны изжить доктринерство, о котором сейчас идет речь. Я не случайно назвал тебе несколько имен. Но есть и такие, которые продолжают упорствовать, для которых нейтралитет, видимо, служит удобным прикрытием страха.