Генри Гоббс, покоритель космоса - страница 14

И вдруг раздается страшный БЛЯМС-БЛЯМС-РА-ТА-ТА-КЛАЦ. Все остальные звуки прекращаются. Становится так тихо, что, по-моему, никто и не дышит. Я-то уж точно. Мне кажется, что это отвалился двигатель или кто-то забыл закрыть звездолетную дверь. Если бы тут был хоть кто-то, да хотя бы Роло, кто бы мне объяснил, что случилось!

— Это вы, лейтенант? Вы целы?

Пауза, а потом дрожащее: «Я сплю». Какой ужасный врун! Даже у Гонзо — и у того получилось бы лучше!

— Майор! — окликает капитан.

ХРР-ПШШ, Не очень убедительно. Значит, майор тоже врун. Меня это не удивляет.

Готов спорить, что грохотал именно он. Потому что теперь, когда я снова начал дышать, я понимаю, что это было. Это было долото. Конечно, могла быть и отвертка, но я за долото, а я в жизни ронял достаточно инструментов, чтобы разбираться в том, как они падают. Только что же он долбил этим долотом среди ночи, когда снаружи ничего, кроме глубочайшего вакуума? Вот чем я бы заинтересовался на месте капитана.

Правда, меня все это не касается. Я бы поспал, но на звездолете так шумно.

— Один… два… три… четыре, пять, шесть, семь… восемь… девять… десять. — Кому-то тоже не спится.

— Одиннадцать динозавров, двенадцать, тринадцать, четырнадцать… — Счет продолжается, пока меня не начинает клонить в сон. — Сорок шесть, сорок семь… сорок восемь, сорок девять… — ПЛЮХ! — Кто-то взбивает подушку. — На чем бишь я остановился? Сколько было динозавров? Ну вот, придется начинать все сначала…

ПЛЮХ-УУУ-ПЛЮХ.

— Пятьдесят, — тихо говорю я. — Вы дошли до пятидесяти.

Молчание.

— А я и не знал, что кто-то еще не спит, — говорит капитан. — Спасибо, Джонс. Или это Разумофф?

Я ничего не говорю.

— Пятьдесят динозавров, пятьдесят один, пятьдесят два…

Не знаю, сколько всего было динозавров, потому что тут же засыпаю.

Когда я просыпаюсь, то вижу, что иллюминатор над койкой стал черным. Я слюню уголок покрывала и протираю стекло, но разницы никакой, разве что покрывало тоже почернело, — стекло остается как есть. Я едва не решаю снова лечь спать, как вдруг понимаю — в глубоком космосе нет никакого солнца, никакого света. Нет ни облаков, ни ветра, не идет дождь. Погоды нет. Это очень интересно и еще как-то, не знаю, как сказать. Я еще никогда не бывал так далеко от дома.

Закончив протирать стекло, я чувствую, что проголодался. Пора позавтракать.

Здесь нет кукурузных хлопьев и безмолочных сливок, а весь шоколад я съел еще вечером. Придется открыть один из пакетов, которые я с собой захватил. У меня есть шоколадный пудинг, сырно-картофельная запеканка и сухой крыжовенный йогурт (не понимаю, почему я вдруг его взял, я ем только черносмородиновый). Думаю, можно начать с шоколадного пудинга. Чтобы развести его, нужна вода, а в гостиной для пассажиров я видел автомат со стаканчиками. Я выскальзываю из каюты и наливаю себе стаканчик. Ничего сложного.

Правда, пудинг вышел с комками. Может быть, мама разводит его кипятком. Ладно, сойдет и так, мне же нужно продержаться всего несколько дней. Я же не недоразумение вроде Артура, который умрет без своих бутербродов с арахисовым маслом. Что мне какие-то комки. И вообще не так уж я проголодался.

У меня получилось полстаканчика вязкой бурой жижи. Я сую стаканчик под койку — выкину, как только представится случай.

А что теперь? На часах у меня 8.30. Не может быть, чтобы остальные еще не встали! Но я не слышу ни звука. Неужели все спят? А кто тогда у штурвала?

А вдруг они не спят? А вдруг команду скосил таинственный вирус, как в какой-нибудь Гонзиной книжке, и мне придется самому вести звездолет на Омикрон? Будет просто здорово: я не умею управлять звездолетом и не знаю дороги. Вот чему должны учить в школе, а не географии, математике или запятым.

БРРРРРРР! Прямо у меня под ухом звонит звонок. Я едва не выпрыгиваю из кожи — вдруг это значит «Пожар!» или «Все с корабля! Куда делся мой парашют?». Потом раздается КЛАЦ, и звонок умолкает.

— Экипаж, пора вставать, — говорит капитан.

Еще бы не пора. Только представьте себе: отправиться в сверхсекретную ультраважную внегалактическую экспедицию — и ставить будильник чуть ли не на девять утра! Не думаю, что Центр Управления Полетами обрадуется, если узнает об этом или о том, что все утро команда не делает абсолютно ничего. Они даже почти не разговаривают. В таких условиях быть безбилетником очень скучно. В школе можно хотя бы писать Артуру записки. А здесь за что ни возьмись — все трудно делать. Я не жалуюсь, но это, честно, очень трудно.