Генрих V. Принц-плейбой ставший королем-воином - страница 32

Короля также попросили ответить на другие нерешенные вопросы. Об этих проблемах свидетельствует протокол совета за 6 марта 1417 года, в котором отмечены как вопросы, так и ответы короля. Пятый вопрос, заданный Генриху, касался того, "должны ли те, кто ведет учет людей, убитых в битве при Азенкуре, отдать им всю вторую четверть жалования или только до дня их смерти". Генрих ответил, что "им должно быть позволено то же, что и другим, ныне живущим"[127]. Другими словами, любой убитый при Азенкуре, как и оставшийся в живых, должен был считаться имеющим право на получение жалования за всю кампанию. Поэтому не было необходимости регистрировать погибших при Азенкуре в процессе учета после кампании, и именно поэтому мы имеем неполные сведения о погибших англичанах. Это был щедрый жест Генриха, который королю было полезно сделать, когда нужно было набирать новую армию, и который также помог бы воскресить в памяти людей славу победы 1415 года.

В конце парламента Томас Бофорт, который так энергично защищал Арфлер после его завоевания, был повышен в звании с графа Дорсета до герцога Эксетера: напоминание дворянам и джентри, если оно было необходимо, о потенциальных наградах за военную службу. Агрессивно антифранцузский тон также присутствовал в подтверждении парламентом союза Генриха с Сигизмундом, который, хотя и был "актом любви" со стороны императора, тем не менее, показал французов в плохом свете и побудил как англичан, так и подданных Сигизмунда взяться за оружие против них[128]. Когда страна готовилась к войне, Генрих удовлетворил ходатайство лондонских флетчеров (производителей луков и стрел) о том, чтобы изготовителям сабо больше не разрешалось использовать осину, поскольку эта древесина была необходима для изготовления стрел, но только при условии, что "флетчеры по всему королевству в будущем будут продавать свои стрелы по более умеренной и разумной цене, чем они продавали их раньше". Генрих хотел предотвратить использование производителями того, что, очевидно, должно было привести к росту спроса на вооружение, поскольку он готовился к следующей кампании во Франции[129]. Между тем, оба созыва духовенства, как в провинции Йорк, так и в Кентербери, были одинаково щедры в своих налоговых субсидиях. В результате в 1416–17 годах в казначейство поступило больше денег, чем в любой другой период между 1399 и 1485 годами.

В последующие месяцы Генрих активно использовал славную память об Азенкуре для усиления общественной поддержки предстоящей кампании. По его приказу и при поддержке архиепископа Кентерберийского Генри Чичела созыв Кентерберийского собора в декабре 1416 года согласовал широкую программу празднования 25 октября на ближайшие годы. В Кентерберийской церковной провинции молитвы в этот день должны были быть распределены между Криспином и Криспинианом, чей праздник отмечался в этот день, святым Иоанном Беверлейским (чей праздник перенесения тела в новую святыню приходился на тот же день) и другими святыми мучениками. В отличие от возведения в январе 1416 года праздника Святого Георгия в статус двойного религиозного праздника, где не было упоминания о битве, формулировка декабрьского приказа 1416 года прямо ссылалась на битву: "милостивая победа, дарованная милосердием Божьим англичанам в праздник перевода святого (святого Иоанна Беверлейского) к хвале божественного имени и чести королевства Англии"[130].

Тем временем, начиная с февраля 1417 года, Генрих занялся мобилизацией армии численностью не менее 10.000 человек, несколько меньшей, чем в 1415 году, но с аналогичным соотношением латников и лучников, а отплытие было назначено на конец июля. Генрих намеренно выбрал датой высадки 1 августа, праздник Святого Петра в цепях (St Peter ad Vincula), полагая, что как апостол Петр был освобожден ангелом из плена царя Ирода, так и Генрих освободит нормандцев от оков французского владычества. Он предпринял не просто завоевательную кампанию, но и высокоорганизованное воссоздание английского герцогства Нормандия с королем Англии в качестве герцога. В 1415 году уже были подобные намерения, но ничто не могло сравниться со всеобъемлющей программой 1417 года.