Генрих VIII и его королевы - страница 6

стр.

Хотя немногие в большей мере, чем средневековые короли, являлись политическими животными, следует все же помнить о том, что они были и людьми. Королевские браки были политическими актами, подобно тому, как аристократические браки являются деловыми сделками. Но и в том и в другом случае мужчины и женщины должны жить в определенной гармонии, чтобы стремиться к этой цели. Современная теория состояла в том, что любовь следует за браком, а не предшествует ему, и, возможно, это самая реалистичная позиция среди всех прочих, но браки могли разрушаться и разрушались. Однако женская половина занимала довольно слабые позиции. Очень редко даже собственная семья решалась на политический конфликт с их мужьями, поддерживая их в случае разрыва. Принцессы привыкали к тому, что с ними обращаются, как со стадом кобыл, и культура данной эпохи не оставляла им никакого выхода, кроме поисков утешения в религии. Королеве не полагалось протестовать против неверности своего господина (хотя она часто это делала), а если она рисковала пуститься в какую-либо авантюру, ее ожидали осуждение и тюремное заключение, а порой и смерть. Причина такого неравенства вполне ясна. Бастарды короля никому не причиняли вреда и даже демонстрировали его мужскую силу; но любое сомнение в законности ребенка, рожденного королевой, могло нарушить порядок наследования в государстве. Генрих VIII за свою не слишком долгую жизнь сконцентрировал все виды матримониального опыта, и эта история есть история человеческих причуд, недостатков и слабостей. Но главным образом — это история конституционных манипуляций и политического соперничества, классический, а может быть, и исключительный, пример функционирования абсолютной монархии в эпоху Ренессанса.

Глава первая. Ренессансный принц: Генрих и Екатерина, 1504-1525

Екатерина сначала приехала в Англию, чтобы стать залогом дружбы между Англией и Испанией и обозначить признание династии Тюдоров древнейшим королевским домом Трастамара. Ей было шестнадцать лет, и она была обручена с Артуром, принцем Уэльским, с того времени, как она себя помнила>[12]. Поскольку Екатерина была младшей дочерью, родители считали долгом сделать ставку на ее будущее, чего они не могли сделать по отношению к ребенку, более близкому к линии наследования. К 1501 году ее брат Хуан был уже мертв. Ее сестра Изабелла, ставшая сначала женой Альфонсо Португальского, а затем его кузена и наследника Мануэля, умерла при родах за три года до этого. Тогда Мануэль женился на другой сестре, Марии, повинуясь неумолимой династической необходимости. Только ее любимой сестре Хуане, кажется, улыбнулась судьба. Она вышла замуж за Филиппа, герцога Бургундского, и была уже матерью вполне здорового сына. Следовательно, Екатерина знала, что ожидает королевских принцесс, и понимала всю степень риска. Она была заботливо воспитана не для того, чтобы править, а чтобы быть супругой правителя. В отличие от Португалии, Англия была далекой и чужой страной, и в отличие от Габсбургов, Тюдоры не представляли большой династической ценности. Но к 1501 году Фердинанд и Изабелла были довольны тем, что будущее Екатерины было обеспечено настолько надежно, насколько это вообще возможно. Англичане могли жить на туманном острове, говорить на странном и варварском наречии, но они были известны своим благочестием почти так же, как кастильцы, а это являлось важным аргументом. Мать Екатерины, Изабелла, стала женой и правительницей по воле обстоятельств, но строгая набожность создала ей репутацию «коронованной монахини». Екатерина унаследовала частицу этой строгости и от природы, и в результате воспитания. Вместе с гордостью за свое древнее королевское происхождение, это должно было придать миловидной девушке, въехавшей в Лондон под рукоплескания толпы в октябре 1501 года, ту стальную непреклонность, которая стала ее главной чертой и одним из самых мощных политических факторов английской истории.

Замок Лудлоу, служивший домом принцу Артуру и Екатерине Арагонской в течение четырех месяцев их семейной жизни в 1502 году