Георгий Димитров. Драматический портрет в красках эпохи - страница 22

(Люба переиначила его имя на французский манер для переписки. «Милый Жорж!» – обращалась она к нему; «Твой Жорж» – стало его традиционной подписью.)

Из Айтоса: «Майский привет, моя милая. Традиционный праздник весны тут празднуют довольно шумно. Айтос – маленький, но очень оживлённый город с шумной общественной жизнью. <…> На вчерашнее собрание пришло много рабочих. К вечеру буду в Карнобате, а завтра в Сливене».

Из Сливена: «Проглотил твоё письмо от 20 и 21 апр. и карточку от 24. <…> Хоть и устал от каждодневных собраний, чувствую себя хорошо. Твои письма чрезвычайно ободрили меня. С нетерпением ожидаю новые. Пиши часто-часто, милая моя. Этим вечером будет собрание здесь, завтра тоже. Целую тебя, милая. Твой Жорж».

В благословенной долине Роз, зажатой между горными хребтами, готовились к сбору розовых лепестков. Вот-вот приедут сюда на заработки сотни женщин. Будут встречать протяжными песнями утреннюю зарю, оборвут нежнейшие цветки с колючих кустов, и обернутся потом эти невесомые лепестки тяжёлым золотом в банковских сейфах торговцев розовым маслом… В селе Шипка Георгий купил открытку с видом русского монастыря и сообщил Любе, что «один товарищ» пообещал сварить «для моей самой милой» бутылочку розового масла.

Из Пазарджика: «Твое длинное письмо получил вместе с цветком и бабочкой. Напишу тебе завтра утром».

Ах Люба, Люба… На какой полянке сорвала ты незабудку, что вложила между страницами письма? И почему именно этот скромный цветок избрали люди знаком сердечной привязанности?..

Из Самокова: «Центральный Комитет телеграфировал мне ехать в Дупницу на партийное собрание, которое будет 20 и 21 мая. По таковой причине, милая, вернусь в Софию не раньше 22 мая. Мне очень жаль, но, как ты понимаешь, это работа, которую невозможно отставить. Сообщи Лине, когда приедешь. Тысячи горячих поцелуев. Твой Жорж»^>13.

Георгий вернулся домой на неделю позже намеченного срока – похудевший, прожаренный солнцем. Люба уже ждала его, родная, близкая…

Управляющий делами был единственным оплачиваемым из профсоюзной кассы служащим ОРСС. Георгий Димитров стал, говоря современным языком, профсоюзным функционером, но в разнообразных анкетах, отвечая на вопрос о профессии, всегда указывал «наборщик», а при случае заглядывал в типографию, чтобы вдохнуть знакомый запах краски и керосина, поговорить с коллегами. Не представляя себя кабинетным работником, всецело занятым отчётами, перепиской, статистикой, Георгий радовался, что мог окунуться в гущу рабочей жизни в разных уголках страны, ощутить пульс пролетарской борьбы.

Первое серьёзное испытание ему предстояло пройти на угольных шахтах Перника. Шахты принадлежали государственному акционерному обществу, что объяснялось значением, которое играл в ту пору уголь для развития промышленности страны. Организовав там социалистический кружок, Георгий познакомился с тяжелейшими условиями труда и быта шахтёров. Они проводили под землей по двенадцать часов, часто получали увечья, заработок выплачивался с опозданием на два-три месяца. Государство не тратилось на новшества: кирка, вагонетка да масляная лампа составляли всё техническое вооружение горняков. Ведь рабочая сила была дешева и постоянно пополнялась за счёт переселенцев из дальних краев, а зимой на шахту нанимались крестьяне. Жили шахтёры в тесных бараках. Словом, перед Георгием предстала типичная картина ничем не ограниченной эксплуатации, иллюстрирующая начальный этап капиталистического развития. У шахтёров не было организации, способной выступить в защиту их интересов. Стихийные протесты подавлялись полицией или гасли из-за боязни рабочих остаться без средств.

«В Перник я приехал впервые в октябре 1905 года, – вспоминал Димитров много лет спустя, – по поручению нашей партии и Всеобщего рабочего профессионального союза, чтобы подобрать шахтёров, с которыми можно было бы попытаться заложить основы профессиональной организации горняков. Тогда я нашёл всего несколько сторонников этой идеи. Над Перником висела тёмная, беспросветная ночь. Перник представлял собой небольшое царство тьмы, рабства и страшной нищеты.<…> Но эта горсточка шахтёров начала думать всерьёз об изменении этого положения, о создании организованной силы, которая была бы способна защищать жизнь, интересы и права шахтёров. Через некоторое время шахтёров-апостолов стало двенадцать, как в библейской легенде»