Gerechtigkeit - страница 4
Отец не сразу замечает протянутое ему яблоко, а заметив, покачивает головой с тупой безмятежностью скотины. Это не удивляет Луизу, которая до конца своих дней будет хранить память о том, что он терпеть не может яблоки, и потому она только слегка усмехается, а потом сама открывает рот и с хрустом впивается своими острыми гиеньими клыками в сладкую мякоть.
— М-м, — жуя, живо начинает она. — Все думаю, как тебе здесь, наверное, нравится. Все вокруг такие серьезные. Прямо все один в одного, да? Совсем как ты.
Сбоку непонятно, глядит ли он на нее или просто в общем направлении, откуда доносится ее голос, а может быть, он пытается повернуть к ней всю голову, но на это ему не хватает мощности в шее. Луиза намеренно громко чавкает, давясь соком, и внимательно осматривает свое яблоко после каждого откушенного куска, будто ищет в нем какие-то дефекты, а на самом деле просто для того, чтобы занять взгляд.
— Ах, папа, по правде сказать, дела идут просто замечательно. Мои, конечно, а не твои. У тебя-то и дел как таковых уже не осталось — какое там, последний участок вот давеча с Хантером отписали. Королевскому лесничеству, если что, а не другому такому же выродку, который там из леса поле сделает, вроде тебя. И ведь не убыло, веришь. Хантер вернется — лошадку еще купим, все вчетвером кататься будем. И с галереями дела в гору. Затея все же совсем не такая провальная, как ты думал. Так что не переживай ни о чем, если вдруг что. Стабильность вне опасности. Ты, главное, спи побольше, ешь, лекарства пей, смотри фигурное катание — оно у них, правда, без звука, но зато экран какой замечательный, верно? — да кури знай почаще, не забывай, а то ведь и вовсе не помрешь никогда, если не курить. Доктор Этингер тебя хвалит, между прочим, говорит — примерное поведение, но это, конечно, совсем неудивительно. Ведь оно у тебя всегда было примерным. От рождения. Ты же у меня вообще самый примерный человек на свете, да?
Успешно разделавшись с яблоком, она озирается в поисках урны, и не найдя таковой, удрученно прячет оставшийся огрызок назад в пакет, после чего вынимает оттуда новое яблоко; есть его ей не хочется, но ощущать ладонями прохладную гладкость безупречной желтой кожуры тем не менее приятно, так что она просто вертит фрукт в руках, рассеянно его изучая, и прислушивается к тихому дребезжанию, слабо доносящемуся из недр папашиной глотки. Сперва ей кажется, что он желает ей что-нибудь сказать, но эта иллюзия проходит после очередного взгляда, искоса брошенного в его ослиное лицо, и очевидно становится, что звук этот вызван теми же процессами, что и дрожание рук, бесконечное отвисание челюсти, восковая гримаса смерти на лице. Луиза не выдерживает и фыркает.
— Видишь, папа, сделали тебя-таки эти проклятые грызуны.
Грызунов отец ненавидел особо, и не столько потому, что они мешали успешному ведению дел, заводясь на лесозаготовках и портя сложенный штабелями лес, сколько потому, что в них ему виделось олицетворение идеологического врага, и неспроста, так как на всей земле, пожалуй, не сыщешь существ более подвижных и склонных к шуршанию, чем грызуны. Помимо неприятного вмешательства в дела, грызуны поджидали его и дома, в лице жены и единственной дочери, которых он называл попросту — Крыса и Мышь, такие же они обе были маленькие, непоседливые и гнусные, все шебуршали по углам и с легкостью забивались в разные труднодоступные места, откуда их никакой шваброй было не вытолкать, под кровать, например, или за шкаф.
О том, как может мышь происходить от крысы, Луиза гадала все детство, безвылазно проведенное в душных застенках домашнего обучения, так как прочие дети, составляющие собой начинку окрестных школ, лицеев и гимназий, все сплошь были паршивые, слишком паршивые, чтобы папаша мог позволить своей дочери ежедневно с ними тереться. Тереться приходилось лишь четырежды в год, в конце учебных четвертей, когда Луизе для официальной регистрации своих знаний требовалось участвовать в написании контрольных и сдаче экзаменов. Для этого она доставлялась в престижную гимназию на большой нарядной машине с шофером, пичкалась разными материнскими напутствиями и засовывалась потом в класс, битком набитый маленькими паршивцами и паршивками, которые при виде нее только сдавленно хихикали и тыкали друг друга локтями в бока, очевидно, морзянкой выстукивая при этом по ребрам понимающих товарищей что-нибудь крайне насмешливое и обидное. Сбитая с толку их вниманием, Луиза справлялась лишь с письменной частью своих заданий, так как вымолвить в этом паршивом окружении, да еще под пристальными взглядами малознакомых тетенек, ни слова не могла, и это отнюдь не лучшим образом сказывалось на ее отметках, которые для отца служили лишь очередным неопровержимым доказательством того, какая беспросветно глупая ему досталась Мышь.