Германия на заре фашизма - страница 9

. Гинденбург и Гренер продолжали уверять, что Шуленбург жестоко ошибается, и после некоторого колебания Вильгельм с ними согласился.

Суждение Гренера было подтверждено докладом, который его помощник полковник Хейе представил тем же утром, о беседах, проведенных им с группой командиров на передовой, о моральном духе войск. Люди устали и мечтают о мире, они не желают воевать, и император не сможет повести их против революционеров. «Все, чего они хотят, – это перемирие, и чем раньше, тем лучше. Войска вернутся, соблюдая порядок, под командованием своих генералов, если прекратятся сражения». Из всего сказанного кайзеру в то утро следовало только одно: если монарх не может рассчитывать на поддержку своей армии, то он находится перед лицом революции и не должен оставаться на троне. Гренер был единственным из всех присутствующих, готовым прийти к неизбежному выводу, но он вовсе не стремился произнести его вслух. Уроженец Вюртемберга, он чувствовал, что должен предоставить прусским генералам право самим внушить монарху необходимость этого неприятного шага. Гинденбург, с другой стороны, все еще отвергал мысль об отречении, считая, что ни канцлер, ни рейхстаг не имеют права выдвигать такие требования. Но даже он, при всем своем желании, не мог закрывать глаза на тяжесть кризиса. Гинденбург признал, но так, что кайзер его не слышал, что, если армия больше не может обеспечить безопасность императора, возможно, ему следует поискать временное убежище где – нибудь за пределами страны. Лично ему наиболее приемлемым местом казалась Голландия. Во – первых, она очень близко, а во – вторых, сама является монархией, а значит, императора там примут с большей сердечностью. Он считал, что кайзер должен пребывать в этой стране временно, до тех пор пока не будет ликвидирована угроза его жизни в Германии.

Если армейская верхушка не желала взглянуть правде в глаза, то правительство не могло себе этого позволить. Утром 9 ноября канцлер вновь отправил гонцов к кайзеру, моля его отречься от престола, причем немедленно – только так можно было спасти монархию. Один из эмиссаров в какой – то момент даже почувствовал, что Вильгельм готов сдаться, но совершенно неожиданно граф Шуленбург предложил, чтобы монарх отрекся только от престола германского императора, но остался королем Пруссии. Тогда он станет объединяющим символом для прусских вооруженных сил и предотвратит их распад.

А тем временем требования немедленного отречения, поступавшие из Берлина, становились все более настоятельными. Если иметь целью сохранение монархии, втолковывал Вильгельму принц Макс, следует действовать без промедления. Столица охвачена волнениями, радикальные элементы в любой момент могут провозгласить республику – счет уже идет на минуты, а не на часы. Перед лицом столь серьезной угрозы Вильгельм ухватился за предложение Шуленбурга и объявил о готовности отказаться от императорского трона, оставшись королем Пруссии. Гинденбург и номинально, и фактически становился Верховным главнокомандующим военными силами Германии. Никто, кроме Гренера, не подвергал этот план сомнению, хотя он был абсолютно нереальным и в политическом, и в конституционном отношении[8]. Канцлера проинформировали, что составляется проект заявления об отречении, который вскоре будет ему передан. Это сообщение в Берлине было понято неправильно, что было неизбежно, так как о частичном отречении ранее речь не шла. Принц Макс обоснованно предположил, что монарх отказывается и от императорской, и от королевской короны, и, опасаясь, что события в Берлине полностью выйдут из – под контроля, поспешно выпустил коммюнике об отречении Вильгельма от трона германского императора и короля Пруссии. Под свою ответственность он добавил и заявление о том, что кронпринц тоже отказался от своих наследственных прав на оба трона. Новости распространились слишком быстро, спасти монархию уже было невозможно. Менее чем через час лидер социалистов Филипп Шейдеман провозгласил создание демократической республики. Тем самым он предотвратил установление левыми экстремистами советской диктатуры.