Гермоген - страница 13
— Ходи сюда, казак...
Ермолай опустил поводья, подошёл к мужику.
— Как только бабы упбрались с бельём, она и пришла сюда. Бабы сказывали, будто отрок видел, как она в речку кинулась и поплыла, крикнула: «Прощай, папенька родимый!» — да с тем и утопла.
С усилием разжимая онемевшие губы, Ермолай спросил:
— А может, тому отроку помстилось?
Бедный отец покачал головой:
— В дому всё как зря покидано, будто торопилась. В горячке, видно, была.
Он опустился на бревно, вынул флягу, приложился к ней.
— В горле пересохло. Сидай и ты. На, глотни трошки с дороги.
Ермолай не двигался с места. Было сильное искушение сказать отцу правду, но тот избавил его от этой горькой участи, произнёс спасительные слова:
— Он таки позвал её, за собой увёл.
— Кто?
— Да жених её, покойник. Во снах ей покоя не давал, так и увёл. Не судил ей, значит, Господь на свете жить...
9
Ермолай догнал свой отряд, когда, передохнув на хуторе, казаки снова двинулись в путь. Его отсутствие ни у кого не вызвало вопросов, и только старый казак Ус, остановив на нём пристальный взгляд, спросил:
— Ты чего, Ермолай, губы кривишь, наче полынной горечи отведал? И глаза у тебя дикие, яко у необъезженного коня.
Как ни отмалчивался Ермолай, но добродушный Ус сумел его порасспросить обо всём, сумел и утешить:
— Не горюй, казак, на то была Божья воля. Сам человек не волен ни в животе своём, ни в смерти.
Ермолая поразило, что Ус рассудил, как и отец Ксении. И такова сила участливого слова: Ермолай почувствовал, как в нём начинает тишать боль вины. О, не дай Бог испытать жестокие муки, назначенные человеку совестью! Ермолай до конца дней своих помнил, как дал волю страстям — злобе, ревности, своеволию...
Весь путь Ермолай держался ближе к Усу, словно от старого казака исходил благостный успокоительный настрой. Кто с молодых лет читал Священное Писание, того к старости осеняет мудрость. Ермолай охотно внимал словам и наставлениям Иоанна Златоуста, кои старый казак Ус запомнил на всю жизнь и ныне поучал ими своего младшего товарища:
— Мы не властны в смерти. Будем же властны в добродетели, как поучал нас святой отец наш Иоанн Златоуст.
— А что ты, Ус, почитаешь самой важной добродетелью?
— Не держать злобы на ближнего. Люди таковы, какими их сделали грехи наши.
Почувствовав в молчании Ермолая упрямое несогласие, добавил:
— Умей прощать. Сердитуй не на человека, а на дьявола, смутившего его душу.
Простить Горобцу все его злобные выходки?! Да не вмешайся он — не было бы и тяжёлого разговора с Ксенией, толкнувшего её к роковому исходу.
— Не злопамятствуй, тогда и тебе простятся твои грехи. Знаю, ты об Горобце думаешь. Он-де хуже сатаны.
— Или не так?
— Сатана, он принимает разные виды и часто душой человека владеет. Да душа-то держит ответ перед Богом, а не перед сатаной.
Ермолаю припомнились эти слова после набега на улус, когда он отбил у татар захваченную ими казну. Стали делить казну, и тут случилось неожиданное: самую крупную долю Горобец велел отдать Ермолаю. Молодой казак заколебался.
— Бери, коли дают, — толкнул его под локоть Ус. Но Ермолай устоял и попросил себе равную долю.
Эту ночь он не спал. Перед ним стояло лицо Горобца. Старшину будто подменили. Ему, Ермолаю, он явно хотел добра. Какая тяжесть падает с души, когда в недавнем враге начинаешь видеть человека!
Между тем пришёл царский запрет на азовский поход, и казаки остались зимовать на полпути к Азову. Судьба готовила Ермолаю новые испытания.
...Тем временем Горобец обдумывал операцию, которая прославила бы его среди казаков. Дело в том, что ногайцы обычно опасались нападать на казачьи заставы, а только вокруг ходили. То уведут в полон зазевавшегося казака либо русских станичников, то устроят ловушки для лошадей. Были у ногаев такие хитрые силки. Казаки называли их «спотыкач»: лошадь на скаку попадала в замаскированную яму, ломала себе ноги, а казак с искалеченной лошадью становился добычей степных разбойников.
Собрав казачье коло, Горобец начал:
— А что, донцы, навалимся на улус всей казачьей лавой? Ногаи не выдержат — побегут.