Гермоген - страница 56

Труднее было с людьми, насаждавшими смуту. Опираясь неведомо на что, подымали голову сектанты всех мастей и паче прочих — иконоборцы. Однажды Гермоген был свидетелем случая, который его особенно взволновал.

Как-то Гермоген зашёл в церковь Николы Тульского, захотелось помолиться на иконы, подаренные царём Феодором. Не найдя на обычном месте иконы Спаса и Николая Угодника, ещё не понимая, что случилось, он машинально поднял глаза и увидел иконы, верёвками подтянутые ко второму ярусу церкви. Как тут станешь молиться на иконы? Прихожанин об этом не станет думать, но и молиться не станет. Гермоген велел позвать настоятеля церкви. Им оказался седовласый старец благообразной наружности с уклончивым взглядом, из новых назначенцев покойного архиепископа.

   — Чьей волей сии иконы сдвинуты с места? — спросил Гермоген.

   — Сии святые иконы, подаренные боголюбивым нашим царём, не след пригвождать к стене... А ныне они парят яко на небеси... — И священник вскинул вверх маленькие ручки.

   — Можно ли молиться иконе, не видя лика Божьего!

Но священник не хотел сдаваться:

   — Кто чист душою, тот узрит...

Позже Гермоген убедился, что этот священник был иконоборцем. Ссылаясь на разбойников, якобы проникших в церковь, он разбивал или сжигал иконы. Пойманный на месте преступления, он был лишён сана и посажен в тюрьму. Но сколько было тайных зложелателей церкви, что совращали народ! Ощущалась острая нехватка в просвещённых служителях церкви, в высоких проповедях. Нужны были деньги на открытие духовной школы, нужны были учителя. Гермоген разрешил открытый доступ в монастырскую библиотеку. Довели до сведения всех, что вакансии священников будут занимать люди, хорошо знающие Священное Писание, а не понаслышке только. Гермоген сам читал проповеди, при случае рассказывал жития святых, вспоминал о поучениях отцов церкви. И было у него много разных планов, так что один набегал на другой. Были у него и доброжелатели и зложелатели.

И вдруг нагрянула беда.

В ночи его разбудил истошный крик:

   — Царевича зарезали!

Крик повторился несколько раз. Гермоген уже не мог уснуть, вышел из спальни. Прислуживающий ему монах зажёг свечу.

   — Спаси Христос, владыка! Крик непотребный разбудил вас. Или дозволят зарезать царевича Димитрия? Он под великим присмотром в тереме живёт...

   — Кричал отрок. Помстилось, должно быть, в ночи...

Поднявший сумятицу отрок был пойман приставами и допрошен. Но ничего вразумительного от него добиться не удалось. Он как будто и сам не помнил, о чём кричал. И как выяснилось, мальчик был болен, страдал падучей.

Воевода повелел замять это дело. Но вскоре прискакал нарочный из Москвы и привёз достоверную весть о смерти царевича Димитрия, приключившейся в Угличе. О том же извещала Гермогена грамота за подписью патриарха Иова. В Москве собирался Священный собор.

Гермогену было не привыкать к дороге. Постоянное движение было необходимостью для него и основой его духовной зиждительной деятельности. Сказывалась казацкая привычка быстро сниматься с места. Но никогда прежде он не собирался в дорогу с такой сумятицей в душе. А тут ещё старый монах, провожая его в дорогу, сказал:

   — Великая беда грядёт на Русь, какой не было и не будет...

И Гермогену казалось, что в самом воздухе носилось что-то тревожное и тот отрок в ночи кричал недаром, ибо беда коснулась его своим тёмным крылом.

Чем ближе к Москве, тем больше вестей и досужих разговоров. В монастыре под Арзамасом иноки из уст в уста передавали, что царевич сам зарезался, играя ножиком.

   — Дают ли дитяти играть ножиком? Тем более царевичу, — заметил Гермоген.

И по тому, как иноки вдруг смолкли, он подумал, что слова его были неосторожными. Кому-то угодно было, чтоб укрепилась молва, что царевич зарезался сам. Гермоген приметил дорогой особенную озабоченность приставов. Они заглянули даже в митрополичью колымагу, что вызвало гнев Гермогена. В Москве явно чего-то опасались. Чего же ещё, как не бунта?..

И без всякой связи вдруг припомнилось ему, как при упоминании о царевиче Димитрии (по какому-то ничтожному доносу) в лице Бориса Годунова обозначилось что-то тяжёлое и неприятное. И Гермоген ещё подумал, что слухи, пожалуй, недалёки от истины, будто Годунов убедил царя Ивана Грозного сослать царевича-младенца вместе с матерью и её роднёй в Углич. Всем было ведомо, что Борис Годунов имел самое большое влияние на царя Ивана. Да и нетрудно было убедить. Царь Иван собирался жениться (а зачем ему под боком законная супруга с сыном?). Сколь же безумен он был, ежели не берег своё дитя, последнего отпрыска царственных Рюриковичей! Надеялся на новых наследников английской крови? Но ведь он знал, сколь ненадёжным было его сватовство, да и возраст его был давно не жениховским, и болезни одолели.