Геройский Мишка, или Приключения плюшевого медвежонка на войне - страница 13

Никогда! <…>

[Среди прочих трофеев, бельгийский автомобиль попадает в Германию. Прусский офицер, которому досталась машина, дарит Мишку приятелю-артиллеристу, отправляющемуся на Западный фронт.

С компасом на ошейничке и привязанной там же большой топографической картой Мишка оказывается в аэростате наблюдения. Высоко над землей он вырывается из рук артиллериста и храбро летит к земле, используя карту в качестве парашюта. Ветер несет его к окопам французов. При падении он теряет сознание. Ему кажется, он во Львове, но почему-то над ним склоняются странные черные лица.]

Прихожу в себя. Где я? Меня и в самом деле окружают черные.

Они тесно столпились вокруг места, на котором я лежу, и все разом показывают на небо.

— Он упал оттуда.

Царит взаимное непонимание. Они не знают, откуда взялся я, а я не могу понять, откуда тут они. Вскоре, однако, появляется офицер. Француз. Значит, я спасен. Это же «цветные» французские полки! Это окопы союзников. Я первый понимаю что к чему.

Офицер, в свою очередь, не менее изумлен, чем черные.

— Voyons! Voyons! Un ours? Медведь? Свалился с неба? Ah, c’est trop fort![10]

Он осторожно берет меня в руки. Осматривает мой парашют. Карта немецкая, штабная. Я невольно бросаю взгляд наверх. На той стороне, далеко, виднеется белый аэростат.

— Ça! Par exemple![11] — качает головой офицер. — Нет, это невозможно, слишком далеко. Но все же…

Он весело сует меня под мышку и уходит. Черные смотрят нам вслед с суеверным страхом. Они не доверяют существам, падающим с неба. Чем это может обернуться?

Меня отнесли в землянку, где сидело несколько офицеров. Я попал туда в удачный момент. Было относительное затишье, а полк, куда занес меня счастливый случай, должен был назавтра отправиться с фронта на отдых. Настроение у всех было отличное.

Мой покровитель демонстративно поставил меня на самую середину и объявил:

— Пришелец с неба.

— Что за шутки, Андре?

— Факт.

Меня принялись осматривать. Я, разумеется, пискнул в знак приветствия. Ответом стало привычное веселье. Меня оглядели со всех сторон.

Изумлялись, кому пришло в голову закрепить на мне карту и компас. В конце концов решили, что я талисман немецкого аэронавта.

— Хорош талисман, который сам идет к врагу, — легкомысленно заметил кто-то.

Я был возмущен, но чувствовал, что истина восторжествует. Наконец они заметили надпись.

— Это не по-немецки! — воскликнул один. — Что за язык? Смотрите!

Кто-то с трудом прочитал по слогам:

— Мис-ка Мед-вед-ки. Это, случаем, не по-английски? Мис — мисс?

— Нет, — возразил другой, более сведущий. — Это что-то славянское.

— Русский, — попал кто-то пальцем в небо.

Лишь этого мне не хватало.

Но и на сей раз мне пришли на помощь.

— Да нет же, русский алфавит другой. Это, должно быть, по-польски.

— Что тут спорить? — подытожил мой опекун. — Свалился с неба к нам в окоп — значит, француз. Дадим ему французское гражданство.

Все дружно рассмеялись. <…>

В городке, куда нас направили на отдых, началось привольное солдатское житье. Меня поместили в офицерской столовой, куда приходили поесть, поболтать, поиграть. Там я познакомился с англичанами и американцами. Был всеобщим любимцем. С французами, однако, сблизился больше всего.

Я любил, когда, получив хорошие вести с фронта, они пели хором героическую «Марсельезу». Тем не менее я чувствовал себя немного неуютно. Они никак не могли понять, что перед ними польский медвежонок, я же начинал тосковать по своим. <…>

Возвращаясь из отпуска, мой покровитель оставил меня своей невесте. Мадемуазель Лора д’Антен, которая была знакома с семейством Медведских, решила устроить им встречу с загадочным плюшевым медвежонком. Было послано любезное приглашение, и однажды вечером — разве могло быть иначе? — в доме у д’Антенов появились — да! — они, мои: сначала пан Медведский, а за ним Стась.

Я смотрел на них со своей этажерки и не знал, на каком я свете. Стась! Мой Стась! Словно бы совсем другой в летной своей униформе, но вместе с тем — тот же! Я наслаждался, глядя на него. Меня растрогали его серьезный взгляд, и голос настоящего мужчины, и детская улыбка. Все в нем меня восхищало. Я с волнением наблюдал, как заботливо обращается он с отцом, голова которого за годы войны побелела.