Гибель Британии [журнальный вариант] - страница 10

, хотя Бэрду слышались вспышки — или это иллюзия; да, спичка не обжигает поднесенного к ее концу пальца, — она не горит. Чорт возьми! Так здесь нельзя и закурить?..

Проведя рукой по груди, Бэрд Ли нащупал одну из брошенных им спичек: она пристала к платью, он стряхнул ее, но спичка тотчас притянулась и пристала к телу подобно тому, как пристает к наэлектризованной трением о шерсть эбонитовой гребенке клочек бумаги. Ощупывая себя, Бэрд Ли убедился, что и все брошенные им спички облепили его, подобно репейкам сорной травы. Американец понял, что где-то теперь задвигается последний экран камеры «абсомбра», который должен изолировать его и от гравитационного поля вселенной[6]. Блуждая взором в темноте, Бэрд Ли увидел где-то вдали смутное пятно света — оно то сдвигалось в яркий круг, то, бледнея, расплывалось и двоилось. Репортер «Юнайтед Пресс», вскочив с испугавшей его легкостью, подскакивая, подобно резиновому мячу при каждом шаге, пошел туда, где видел пятно света... Бэрд Ли опустил глаза, и пятно света опустилось. Бэрд Ли взглянул на свои ноги, и свет зайчиком лег на его желтые ботинки. Мороз пробегал по спине Бэрда Ли. Он радостно воскликнул:

— Сто миллионов чертей им в рот и одна ведьма на закуску! — это свет из моих глаз. Я вижу. Это светят мои глаза...

Для проверки Бэрд Ли раскосил глаза и вместо одного зайчика увидел два, зажмурил левый глаз, — и левый зайчик погас. Несомненно, в абсолютном мраке камеры глаза Бэрда Ли стали прожекторами...

— Го-го-го! — закричал Ли и в смущении смолк, заметив, что дыхание исходило из уст его снопом красноватого огня... Все платье Ли засияло голубоватыми переливами, а с кончиков его пальцев потекли фиолетовые искры. Бэрд Ли попробовал топнуть, и от толчка ногой о свод «абсомбры» сам взлетел и поплыл в воздухе... Бэрд Ли чувствовал в буквальном смысле слова, что «силы оставляют его», он стал здесь, в камере, изолированным от всех сил, т.-е. от всех излучений, единственным силовым центром. Бэрд Ли вспомнил тут младенческие дни науки об «эманациях», когда лечили людей, заставляя проникать в их тело «лучи Рентгена», «альфа, бета», лучи распада радиоактивных элементов: тут, наоборот, его тело заставили излучать... «Но ведь это опасно для жизни», — с тревогой подумал Бэрд Ли и застыл в воздухе, теряя сознание, окруженный облаком голубого тумана...

— Он приходит в себя... Открывает глаза, — услышал Бэрд Ли над собой знакомый голос. И рука Янти поправила прядь волос на его лбу.

Бэрд Ли крепко сжал веки, боясь раскрыть глаза... Потом приоткрыл один глаз чуть-чуть и увидел над собой ветви густолиственного дерева. Сквозь листья кое-где синело небо.

Репортер «Юнайтед Пресс» хотел вскочить на ноги, но профессор Гафтер, мягко охватив его, положил на постель...

— Вам лучше некоторое время сохранить покой. Вы видите, не правда ли?

— Да. Но, ради света, будьте добры, отправьте радио. Янти, я продиктую вам, если разрешите.

— Если зовешь меня Янти, говори без «те»...

— Разреши.

— Диктуй.

— Ро-Айленд центр. «Юнайтед Пресс». Профессор Гафтер, заключив вашего корреспондента в камеру абсолютного мрака, вернул зрение. Предпринимает подробный осмотр опытных полей и мастерских «Чинграу». — Все.

— Сиди смирно. Я велю отправить телеграмму и вернусь к вам. У меня еще есть свободных два часа.

Она встала и пошла по дорожке сада. Только теперь Бэрд Ли, не поднимая головы, мог увидеть ее в первый раз после Москвы. Янти была одета в легкое летнее платье европейского покроя, на ее стройных ногах были американские башмаки; но, когда она оглянулась и сверкнула зубами, улыбаясь Ли, он пришел в смятение. Янти была очень смугла, нет, она была почти черна. Цвет лица ее был свеж, но это был светло-коричневый цвет лёсса или среднеазиатских пустынь.

Янти вернулась через несколько минут, и Бэрд Ли за это время успел привести в порядок свои чувства: глядя в веселые глаза Янти, он подумал: