Гибель дракона - страница 6

Вместе с первыми каплями дождя полетели с обрыва первые ящики. Разбиваясь о камни, они освобождали стаи крыс. Подхваченные потоком, зверьки плыли за рубеж, в сторону русских.

Римота смотрел в поток. Бежать! На Хингане партизаны. Они ненавидят каждого японца. Но среди них, конечно, есть и коммунисты. Они его поймут. Они примут его... «Надо спешить. Но... — вспомнилась поговорка: — Принимаясь за большое дело, не упусти мелочей... Надо посоветоваться — хоть „со своими коленями“, — усмехнулся Римота, — и бежать. К партизанам. К китайским партизанам... Да!»

Взвод Карпова перебежал через недостроенную насыпь, на глазах разрушаемую водой, и спустился в небольшую лощину. Из затопленных колхозных складов женщины и подростки вытаскивали запасные части машин.

— Там, товарищ политрук, женщины остались.

Карпов пристально посмотрел в курносое, густо покрытое веснушками лицо солдата с испуганными карими глазами. Тот смутился, принял стойку «смирно»:

— Красноармеец первой роты Степан Гурин. Вон в той избушке, — он вытянул руку, указывая на темнеющее в пади строение, уже до половины залитое водой, — две женщины остались, товарищ политрук. Волны-то крутят! Я бы... Да я слабак плавать-то... Пропадут ведь, товарищ политрук...

Поток занимал уже всю ширину пади, струи его, упругие, будто свитые из стальных канатов, извивались и холодно поблескивали. Изредка в них мелькали бревна, бочки, какие-то тюки, и тогда становилось особенно ясно, насколько сильно течение.

— Пропадут, — с глухим отчаянием в голосе повторил кто-то вслед за Степаном Гуриным.

Карпов обернулся.

Это был председатель колхоза. Сухой и маленький, он стоял под ливнем неподвижно и глядел в поток горестным, застывшим взглядом, держа под уздцы вздрагивающего коня.

— Бригадирша наша с дочкой остались на заимке, — продолжал он. — И что их там держало! Я ведь, политрук, на пятьдесят процентов годен, — он стукнул кулаком выше колена по скрипнувшему протезу, — а кругом одни бабы...

На берегу, сгорбившись, стояла седая старушка. К ней жалась девочка в большом, насквозь промокшем шерстяном платке и неслышно рыдала, вздрагивая.

— Это мать той бригадирши и вторая дочка... — гудел над ухом глухой голос председателя. — Муж у ней в армии командиром роты. Как мне перед ним, в случае чего?..

Избушку вдруг накрыло волной. Девочка вскрикнула тонко и пронзительно: «Мама!» Старушка принялась торопливо креститься.

— Расседлай коня! — крикнул Карпов председателю и уже сбрасывал сапоги, стягивал гимнастерку, брюки. Председатель поспешно снял седло, передал политруку повод. Карпов погладил лошадь, сказал ей что-то ободряюще-ласковое и завел в поток. Потеряв дно, лошадь окончательно доверилась его руке. Поднятый на волну, Карпов увидел серую избушку, окруженную беснующейся водой, и двух женщин на крыше, порывисто качнувшихся ему навстречу. И тут же — холод, стальные жесткие струи, темнота и ноющее чувство опасности.

Подгалло подъехал к председателю колхоза, когда Карпов уже находился ближе к затопленной избушке, чем к этому берегу. И солдаты, и женщины-колхозницы, бросив работу, напряженно следили за лошадью и за человеком, боровшимся с водой.

— Кто это? — спросил комиссар, спешиваясь.

— Ваш политрук, — ответил председатель и показал одежду Карпова, которую держал, перекинув через руку. Гимнастерка лежала сверху, и Подгалло вновь увидел Халхин-Голский значок и орден Красной Звезды. Ему вдруг стало жарко. А председатель, продолжая следить за политруком, недоуменно говорил:

— Крыс-то повылазило! И откуда?.. У нас тут сроду ни единой. Мыши, правда, были, а крысы — никогда. Вымыло их откуда, что ли?..

— Крысы?.. Странно... — протянул Подгалло, не глядя на собеседника, потому что все его внимание поглощал в этот миг смелый пловец, едва различимый в свинцовых волнах. — Крысы... Откуда же они повылезли, если их тут не было?..

В комнате с затемненным окном сидел на разбросанной измятой постели хмурый человек с седыми коротко подстриженными усами, с тяжелым взглядом маленьких глаз. В молодости он, видимо, был красив. Правильный овал лица, нос с горбинкой, четко обрисованные губы, раздвоенный гладко выбритый подбородок и сейчас еще обнаруживали в нем то «породистое благородство», о котором так пеклись когда-то художники, рисовавшие по заказу портреты старых генералов. Но то были едва ощутимые следы былого. Ныне же старик сутулился, дышал сипло, мохнатые брови его нависали над глазами, не скрывая злобного блеска их, толстая шея, покрытая крупными клетками морщин, жирно лоснилась. Он о чем-то неотрывно думал, глядя себе под ноги на грязный пол.