Гибель отложим на завтра. Дилогия - страница 15

Лицо провидца исказилось от злости, но через мгновение вновь приняло угодливое выражение.

— Их разум, конечно, не может сравниться с глубокой мудростью властелина Отерхейна, — пропел он.

— Ничего не говори. Лучше послушай. Я всегда выполняю обещания. Деньги у тебя. И только что ты выдал мне первое предсказание. Значит, и мое второе обещание исполнено. Но ты забыл о самом главном, человек. Ты не просил сохранить тебе жизнь.

Побледневший прорицатель в ужасе сделал несколько шагов назад и, пытаясь что-то вымолвить трясущимися губами, промямлил:

— З-за что?

— Ты попросил слишком многого, а я не настолько глуп, чтобы держать при себе предателей и лжецов.

— Я… я больше ничего не прошу. Я и деньги отдам, дай мне только уйти!

— Увы, ты слишком поздно об этом подумал.

Кхан краем глаза посмотрел на Видольда. Бывший разбойник с полувзгляда научился понимать желания своего господина. Единственный стремительный взмах изогнутого меча, и голова провидца покатилась по каменному полу. Тело тяжело рухнуло следом. Элимер провел рукой по лицу, вытирая попавшие на него капли крови.

«Не зря духи предсказывали ему гибель при взятии Антурина» — пронеслась мысль.

Видольд отер меч, вложил обратно в ножны и вслед за кханом двинулся к выходу. Элимер быстро прошел мимо стражи, а телохранитель на мгновение обернулся, лениво бросив:

— Там тело. Уберите. Пусть его похоронят по здешнему обряду.

Стражники недоуменно переглянулись. Заметив это, Видольд задумчиво произнес, скорее для самого себя:

— Порой Пересмешник выдает злые шутки.

Затем, будто что-то вспомнив:

— Деньги, что при нем, трогать не смейте! Прокляты они!

Когда шаги кхана затихли вдали, стражники вошли в комнату и склонились над телом.

— Ну, что будем делать, Бридо?

— Что-что… Сказали же тебе: тело убрать надо.

— А деньги?

— А что деньги? Сказано тебе — прокляты они! Ты как хошь, а я к ним не притронусь, я, знаешь ли, во все эти штуки колдовские еще как верю.

— И то верно. Слушай, давай его вон в то покрывало замотаем, что ли?

— Можно и так. А внизу отдадим кому-нибудь из местных, пусть сами хоронят.

Второй стражник в ответ только равнодушно пожал плечами и начал заворачивать тело в расшитое золотом покрывало. Бридо ринулся ему помогать, одновременно продолжая разговор.

— Мы-то потом с тобой куда, а, Ларун?

— Да кто ж его знает куда? Не здесь же пустую комнату сторожить. А нового приказа не поступало.

— Может к десятнику? Он скажет.

— Он-то скажет, да только нам больно это надо, что ли? Может лучше того, на пир? Никто и не заметит. Ну, так ты как, Бридо?

— Не-а. Нельзя. Это ночью не вспомнят, а как с утра пьяный валяться будешь, так мигом. Не, давай лучше к десятнику.

— Ну, к десятнику, так к десятнику, — разочарованно вздохнул Ларун на выходе из замка.

Воины несли в руках тяжелый сверток, ухватив его с двух концов. Из него сочилась кровь, оставляя на камнях и земле липкие темные пятна. Выйдя во двор, они тут же поймали двоих служек и избавились от ноши. Те положили тело в телегу, сами впряглись в нее и повезли за ворота. Стражники неторопливо двинулись следом, лениво поддерживая праздную беседу.

— Бридо, а ты понял, что имел в виду этот жуткий Видольд? Говорил что-то про какого-то пересмешника.

— Э, Ларун, сразу видать, что родом ты не из наших краев. Пересмешник — так Ханке-плута называют.

— Ханке?

— Ну да. Вот, слушай. Мне дед мой рассказывал, когда еще жив был. А ему — его дед…

Первых Богов было девять, а младший среди них — Ханке. Разделили они промеж собою власть над миром.

Но не нашлось дела для Ханке, ибо когда Боги мир делили, он с ундинами на дне морском играл. Вот и остался ни с чем. Сильно осерчал тогда Ханке. Как же так, — думает — всем прочим Богам люди жертвы приносят да восхваления поют, а про меня и не вспоминают. И порешил он тогда людей с Богами рассорить, чтоб самому главным сделаться.

Собрал Богов на небесный совет. И так им молвит:

— Побывал я, браться и сестры, на земле. Насмотрелся, наслушался. Слишком добры вы к людям стали, перестали они Богов уважать, жалуются и негодуют. Надоело им воевать и оружие ковать. И солнце им слишком жарко светит, рыбу морскую и речную не желают есть, дожди сыростью им кости ломят. Не хотят женщины более ткать и прясть, проклинают они Наннэ, что ремесло им подарила. За скотом ухаживать люди перестали, на судьбу свою треклятую жалуются, а на смерть и того более.