Гибель отложим на завтра. Дилогия - страница 43

— Лошадь подковать, — произнес путник, сплевывая себе под ноги и одновременно протягивая кузнецу щербатую монету.

— Заводи во двор, — кузнец открыл тяжелые створки ворот, продолжая болтать на ходу:

— Там у меня навес, чего под дождем торчать. Ууу, давненько, давненько в наших краях таковской непогоды не видели. Ну, да это ничего, зато поля может того, зазеленеют. А то скот совсем уж отощал.

Поглотив путника с кузнецом, ворота захлопнулись. Селяне, до сих пор наблюдавшие за пришельцем, сразу потеряли к человеку в грязном плаще всякий интерес — всего-то очередной назойливый чужак, которому понадобилось вдруг подковать свою скотину именно в их деревне. Да еще в такую погоду!

Кузнец тем временем обернулся к путнику. Тот снял с головы капюшон, открыв молодое угрюмое лицо, короткие темные волосы и покрасневший от холода нос.

— А, это ж ты, Хирм! — воскликнул кузнец. — А я-то тебя сразу и не признал. Давненько ты в наших краях не бывал, а? Все по лесам шатаешься?

Он отвел лошадь в конюшню и без слов вывел другую, тоже каурую.

— Кажись, похожа, — пробормотал, одевая на нее седло и сбрую. — Ну, вот, — кузнец довольно прищурился, похлопывая коня по крупу. Хирм молча кивнул.

— А в лесах-то чего творится, а? Каурая твоя вся в мыле, — поинтересовался кузнец.

— Да дикари чего-то шалят. Доложить надо.

— Понятно, понятно, — пробормотал мужик. — Никак до самого Инзара тащиться?

— Угу.

— Далече, дюже далече, — покачал он головой, вновь открывая ворота и пропуская разведчика вперед. — Ну, бывай, Хирм, удачи тебе.

— Бывай. И, в общем, как обычно: я проездом, а к тебе — лошадь подковать.

— Да ты кому объясняешь-то, а? — кузнец досадливо махнул рукой. — Чай не первый раз, знаем, бывали.

— Ну, извиняй, Шешко. Давай, судьба будет — свидимся.

Хирм тронул лошадь и скоро оставил Птичий Затон далеко позади. Перед его взором каскадом проносились маленькие покосившиеся деревушки и добротные села. Пару раз он останавливался, наскоро перекусывал и двигался дальше. В одном из городов встретился с неким человеком, что-то сказал ему и отправился на постоялый двор — отсыпаться.

А человек продолжил путь. Сильно за полночь, вконец загнав лошадь, он добрался наконец до Инзара, чтобы проследовать к императорскому замку.

Тяжелые каменные ворота медленно и шумно распахнулись, впуская огромное войско. Народ выплеснул на улицы столицы, приветствуя победителей во главе с Великим Кханом; женщины всматривались в лица всадников, и вздохи облегчения мешались с горестными воплями.

Стража еще издали заметила седое облако пыли, поднимаемое сотнями копыт, и город загодя приготовился встречать славных сынов Отерхейна. Летели душистые лепестки цветов, раздавались хвалебные крики, на лицах сияли улыбки.

В домах царило радостное оживление, жены встречали мужей, а дети — отцов. Последние тут же забывали веселых антуринских подруг, которым в пьяном угаре клялись в вечной любви, и умиротворенно погружались в жизнь своих семей.

В императорском замке тоже веяло ожиданием и суетой. Наместник торжественно вернул знаки имперской власти, и Элимер, одетый в соответствии с Придворным Уложением, спустился в пиршественную залу. Теперь в нем непросто было узнать того запыленного предводителя военного похода. Перед людьми вновь предстал Великий Кхан: темные волосы, собранные на затылке, брови, хищно взметнувшиеся к вискам, золотой венец властителя и небрежно перекинутая через плечо волчья шкура.

На огромнейшей кухне сновали туда-сюда повара и их помощники: готовился большой пир для правителя и воинской знати.

Наряжались в своих покоях девушки: наложницы, жены казначеев, советников и прочей знати, живущей при дворе. Судорожно поправляла свои рыжие кудри красавица Зарина. Ее бледное лицо окрасил лихорадочный румянец, а в горячечном взгляде сквозила нервозность. Она поспешно покусывала губы, чтобы приобрели цвет спелой вишни, что созревала на полузабытой ею родине.

Зарина придирчиво изучила себя в зеркале: изящная фигура подчеркивалась тонким одеянием изумрудно-зеленого цвета, который удивительно подходил ее волосам. На запястьях поблескивали витые браслеты, на пальцах — золотые кольца, а в ушах — серьги с драгоценными камнями.