Гибель профессии - страница 3
По-видимому, ничто не могло изменить содержание приготовленного вступительного слова или остановить оратора. И все-таки он был остановлен!
Федор Степанович стремительно поднялся со своего места и шагнул к пюпитру.
— Не то читаешь, — сказал он пронзительным голосом, — ты вот что читай. Мой роман! (Это слово он произнес с ударением на первом слоге.) В трех действиях и одной картине! Давай, — ну! Называется «Вода на голову».
Вообще говоря, Федор Степанович твердо придерживался амплуа тихопомешенного. Но в наше время так часто меняют и призвание и профессию! Я видел в этот момент, что от тихого помешательства у Федора Степановича не осталось и следа. Мощные мускулы на его руках напряглись, он страшно заскрежетал зубами и рванул бороду. Гуниядин тихо пискнул и заметался. Но единственный проход был занят огромной голой фигурой, угрожающе протягивающей рукопись. Заблокированный автор романа из жизни дантистов сдался и, взяв протянутую ему тетрадь, начал читать ее срывающимся голосом. Тотчас же Федор Степанович принял мирный вид и уселся в кресло, слушая чтеца с вниманием. Прислушался и я.
В первой главе романа «Вода на голову» шло подробное описание сенокоса, производимого не совсем обычно: в воздух поднималась стая вертолетов на высоту растения; вращающиеся винты лихо косили сено.
В конце концов это было ничем не хуже некоторых научно-фантастических романов. Однако Федор Степанович вдруг вскочил и вырвал из рук оторопевшего чтеца свою рукопись.
— Дрянь! — кричал при этом бедняга. — Какой это роман? Дрянь! Не то!
И с этим криком самокритичный безумец выбежал из зала.
Дальнейшая читка не состоялась. Гуниядин жаловался на головную боль и хватался за сердце.
Назавтра в нашей газете появился доброжелательнейший отчет Васи:
«В переполненном зале молодой писатель прочитал свой интересный роман под названием „Вода на голову“…»
Бедный Вася перепутал названия романов, но это осталось незамеченным. Я узнал, что днем состоялся прием в редакции по случаю пребывания у нас совершенно воспрянувшего духом Гуниядина. Редактор жал ему руку и поздравлял его с новым произведением. Гуниядин согласился написать для газеты очерк об уборке урожая и, что меня особенно поразило, тотчас даже без просьбы получил сто рублей авансом.
Об авансах я слышал уже давно и теперь вдруг осознал, что мое призвание — литература. А между тем какая удивительная судьба! Я пришел на читку с чистым намерением хоть на два часа скрыться от назойливого кредитора, притащившегося ко мне в кино. Я знал, что никому в голову не придет искать меня в клубе зубных врачей на читке романа!
Как видно из протоколов допроса Туркина, в дальнейшем ему был задан вопрос: как случилось, что еще смолоду он, человек не без образования, вступил на уголовный путь? При этом прокурор просил Туркина больше держаться фактов и поменьше разглагольствовать.
Вот выписки из его дальнейших показаний:
«Я начал свою литературную деятельность с того, что раза два поместил в местной газете хулительные заметки по адресу областного отделения союза писателей, которое мало-де заботится о росте писательских кадров в нашем районе. Потом я поехал в областной город и посетил раскритикованное мною отделение, рассчитывая, естественно, что его руководители отнесутся к своему критику с особой осторожностью.
С собой я захватил рукопись небольшой, но интересной повести о Степане Разине, списанной мною с журнала „Мир божий“ за 18… год. Автор романа никому не был известен. Кому же может быть известен роман?
— Хорошо, оставьте, — сказал мне дежурный член правления союза, толстый человек средних лет, с не очень добрыми глазами. — О чем у вас повесть?
— О Степане Разине.
— Ах, историческая! Ну что же, почитаем.
Он сказал это „почитаем“ с таким выражением, как врачи говорят об умирающем: „Ну что же, полечим“.
Я решил, что товарищ не расслышал моей фамилии или же не читал моих критических статей в газете. Пусть же он знает, что играет с огнем!
— Опасаюсь, — небрежно сказал я, — что моя критические выступления могут мне повредить.
— Какие выступления? — равнодушно спросил дежурный член правления.