Гибель Ростова - страница 6

Происходят и комические сцены. Вот какой-то бродяга ломится в витрину магазина «Техносила». «Кирпичом ее, кирпичом!» — кричит старая алкашка в резиновых сапогах ив новой шляпке от Версаче. Она размахивает бутылкой с коньяком за 300 долларов. Мимо семенит обезумевший бомж. Из-за пазухи его ватника выглядывает целая пригоршня сотовых телефонов. «Але-мале! — радостно кричит бомж, наугад тыча в кнопки. — Ростов говорить! Усе в порядке, идем ко дну. Скоро усе подохнем, гы-гы-гы…»

«Один день, да наш!» — кричат люмпены, громя магазины по всей Садовой. (А ведь и вправду редкий случай. Последний раз подобное было только в 1920-м!).

В подземном переходе Садовая-Буденновский весь пол залит благоуханной патокой, в которой липнут ноги. Это тысячи разбитых парфюмерных флаконов вперемешку с галантереей и мелкой электроникой втоптаны в пол.

Осторожно, не споткнитесь о труп ларечника с проломленной головой! Сегодня убивают без всякой нужды, просто так, мимоходом, чтобы пощекотать нервы. Все равно уже терять нечего. А сегодня можно все!!!

Из перехода выскакивают обезумевшие люди с оттопыренными карманами, сталкиваясь с другими бегущими. Несмотря на первые признаки физического недомогания, жертвы мирного атома все-таки желают еще побыть «богачами».

От магазинов и сберкасс с набитыми сумками — к поездам, на вокзал, с которого сошла вода. Но поздно! Кипят драки за места в вагонах и на крышах вагонов. Там выбрасывают за волосы женщин и выталкивают друг друга из вагонных окон. Там визг, выстрелы, поножовщина. Идет штурм последних мотодрезин, которые не могут сдвинуться с места, облепленные людьми.

Многие в отчаянии просто бредут по путям. Остальные обреченно возвращаются в город…

Это самые несчастные среди беженцев всех времен и народов. Потому что все убежавшие из зараженной атомной зоны в одночасье становятся бомжами. Потому что ничего из денег и ценностей они не могут оставлять с собой и на себе.

Солдаты и дозиметристы на блокпостах и кордонах задерживают всех подряд и отбирают все подряд. Абсолютно все! И имущество, и одежду — под предлогом зараженности.

Насчет зараженности — это правда, ибо все предметы, вывезенные из зоны, включая золото и бриллианты, «фонят», то есть испускают радиоактивное излучение. Все эти предметы, особенно металлические, опасны. Поэтому со всеми беженцами обращаются, как с чумными.

На границах с Украиной и с Воронежской областью под открытым небом, под дулами автоматов, в поле ночуют многотысячные толпы недавних жителей Ростова и Ростовской области. Пылают огромные костры, на которых сжигают горы одежды и скарба. Сжигают даже деньги. (Правда, через сутки следует грозный начальственный окрик из Москвы: «Вы что, сдурели?! Огонь и дым — это же дополнительное заражение на большой площади! Костры запретить! Имущество закапывать в оврагах. Хоронить в земле!»).

Взамен пострадавшим выдаются эмчеэсовские комбинезоны, старое солдатское обмундирование без знаков различий, рабочие халаты, зековские робы, просто одеяла, а то и вообще — ничего!

Иногда в толпе возникают маленькие бунты против экспроприации. Но раздаются выстрелы в воздух, и спокойствие на время восстанавливается. Спокойствие обреченных…

Впрочем, среди беженцев есть и счастливчики. Которые выскочили из зоны, сохранив некоторые ценности и не заразившись лейкемией. Преимущественно это те, кто владел «колесами» — то есть средствами передвижения. Кто имел или захватил автомобиль и догадался покинуть город в самые первые два-три часа после слуха, что «атомная рванула», не дожидаясь официальных подтверждений.

В первую очередь это «новые русские» на иномарках. Но в этой группе есть и некоторые простые, но расторопные обыватели на обыкновенных «Жигулях». Здесь и те, кто, хоть и успел схватить небольшую радиоактивную «дозу», все-таки просочился через заградительные кордоны на «чистую» территорию, избежав конфискации с раздеванием.

Некоторые из беженцев принимают решение вернуться в Ростов — чтобы если уж недолго пожить, то хотя бы у себя дома.

По-своему они правы. Ведь большинство беженцев, которые слишком замешкались с эвакуацией из города, уже все равно обречены на смерть, быструю или медленную.