Гибель Светлейшего - страница 14

— Будем держаться вместе, — тихо сказала Олегу Розочкина мама. — Я не знаю здесь остальных.

Должно быть, с подобным предложением она обращалась уже к скрипачу. Музыкант отделился от мужчин и задержался, разговаривая с Розочкой. Компания незаметно разделилась на две группы. Первая, в которой были армяне, ушла вперед, вторая — с женщинами — несколько поотстала и плелась сзади.

Шли медленно, поднимаясь узкой тропинкой в гору, потом спускались в овраг, переходили мелкую речку, прыгая по скользким камням, и наконец, миновав колючий кустарник, выбрались на хорошую дорогу.

— Если бы вы меня не подхватили, я бы утонула, — сказала Розочка Олегу. — Я долго жила на море, а не умею плавать. У меня плохое сердце, врачи мне запретили купаться.

— А меня выучили за полчаса. Мальчишки бросили в пруд и заставили переплыть на другой берег. Я чуть не потонул, а все же научился…

— Вам на какую улицу нужно? — спросила Розочка.

— На Большефонтанную.

— Это недалеко от нас. Вы долго в Одессе пробудете?

— Не знаю.

Розочкина мать, Фира Давыдовна, шагавшая впереди, разговаривала со скрипачом о музыке. Она увлеклась и говорила очень громко. Вероятно, ее голос и привлек внимание красноармейского патруля. Яркий лучик фонарика сверкнул в руке военного, преградившего дорогу путникам.

— Стой! Ни с места! Кто идет?

— Свои, товарищи! — спокойно ответила Фира Давыдовна и подошла к патрульным.

— Документы! — коротко приказал человек в кожаной тужурке, подозрительно оглядывая футляр скрипача.

— Документов нет. Проводите к начальнику!

— Я и буду сам начальник.

— Вы? Очень хорошо. Я приехала из Крыма на лодке. Моя фамилия Рубинчик.

— Рубинчик ты или Бубенчик, я не знаю. Есть оружие?

— Нет.

— Обыскать!

— Да вы что, с ума сошли! — закричала Фира Давыдовна. — Не смейте дотрагиваться до моей дочери. Я жена командарма Подобеда.

Электрический фонарик осветил пылающее гневом лицо Фиры Давыдовны.

— Ну, айда за мной!

Четырех путников повели под конвоем мимо виноградника, в сторону от дороги.

«Чемодан! — с ужасом подумал Олег. — Надо его выбросить!»

Но осуществить это намерение ему не удалось: красноармейцы шагали рядом и зорко следили за арестованными.

Синий табачный дым густой пеленой плавал в маленькой сторожке. Тускло светила без стекла керосиновая лампа. Караульный начальник, опираясь спиной о стену, раскачивался на табуретке.

Фира Давыдовна заметила телефонный аппарат, висевший на стене, и оживилась:

— Соедините меня с губвоенкомом.

Голос ее прозвучал повелительно, и караульный начальник взялся за ручку телефона. Он крутил долго, с ожесточением, но никто на звонок не отзывался.

— Ну, добре, — согласился он, — может, вы Рубинчик, а это что за люди?

— Это — моя дочь, а это попутчики.

— Вы знаете их?

— Мы вместе садились в Тендре на одну лодку к контрабандистам, — уклончиво ответила Фира Давыдовна.

— Документы!

— Меня знает вся Одесса! — гордо выпятил грудь скрипач. — Я Ксендзовский. Вторая скрипка оперного театра.

Олег, дрожа от волнения, достал свою метрику, сфабрикованную Сергеем Матвеевичем накануне отъезда из Севастополя.

— Что в футляре?

— Что еще может быть в футляре? Не понимаю! Конечно, скрипка.

— В чемодане?

Олег молчал, беспомощно переводя взгляд с караульного начальника на Розочку и Фиру Давыдовну.

— Осмотреть!

Музыкант сам извлек скрипку из футляра и тронул жалобно запевшие струны.

— А в середке тут ничего не спрятал? — подозрительно спросила кожаная тужурка.

— Я не сумасшедший, чтобы портить инструмент! Пожалуйста, смотрите, сколько вам угодно, только осторожнее. Это не телега и не ружье, а музыкальный инструмент.

— Открой чемодан!

Плоский ключик никак не входил в замочную скважину. Пальцы Олега дрожали. Сейчас найдут письма и расстреляют. Волнение гимназиста заметили все. В Розочкиных глазах, похожих на фиалки, отразилось сострадание. Она умоляюще взглянула на мать, словно прося защиты. Но лицо Фиры Давыдовны вдруг сделалось холодным и непроницаемым.

— Кузьменко, открой! — небрежным тоном приказал начальник.

Кожаная тужурка выхватила ключик из рук Олега, и замочек слабо щелкнул. Ноги гимназиста подкосились. Ему захотелось сесть.