Гибель волхва. Варвары - страница 12

Яркое сверкание на солнце слюдяных окон княжеской гридница поразило Всеслава. Рубленное из огромных бревен помещение, куда князь мог созвать более четырехсот человек своей дружины, бояр и прочего люду, несокрушимо поднималось посредине окруженного тыном двора.

Потом изгой увидел красновато–коричневый, высокий — в два ряда окон, один над другим, — дворец. Такого чуда он себе и представить не мог. Круглые окна, заделанные удивительно прозрачным стеклом, красные изразцовые наличники дверей, искусно уложенные крашеные кирпичи, связанные белыми полосками извести. Неподалеку поднимался такой же сказочный женский терем, а вокруг были установлены медовуши, бани, погреба — и все огромное, небывалое, поражающее красотой.

Весь день бродил по Киеву Всеслав. На Горе по улице мимо него шествовали бояре в парчовых и шелковых одежда, в плащах со сверкающими золотыми застежками и в сафьяновых сапогах, прошитых бронзовой проволокой. Вышагивали тут важно, строго.

Наоборот, на Подоле люд двигался вдвое быстрее. Кузнецы, швецы, плотники, гончары — все в широких портах, подпоясанных ремешками, в рубахах–косоворотках, лаптях, реже в сапогах, — то заполняли всю улицу, то вдруг на ней становилось пусто и громче делался дробный грохот сотен молотков из бесконечных рядов кузниц с дубовыми станками для подковки лошадей.

Солнце стояло высоко над городом, когда Всеслав прибрел на торжище. Чудеса продолжались: один подле другого стояли кованые сундуки с янтарными, бронзовыми, золотыми украшениями. Тут и там блестели в руках продавцов ошейные бронзовые подвески с зернью и бубенчиками, янтарные, стеклянные и серебряные браслеты, височные кольца, слюдяные и каменные бусы, мужские и женские пояса, тоже украшенные золотом, серебром, бронзой.

На кольях и перекладинах висели бобровые, собольи, куньи, беличьи, лисьи, медвежьи, волчьи шкуры. Иноземцы рядом раскидывали на лавках парчу, шелковые ткани–поволоки и заморской работы браслеты, бусы, подвески, кольца, пояса.

В следующем ряду продавали брагу, сусло, хмельной мед.

По торжищу толпами бродили горожане; между ними пробирались нищие, большей частью слепцы, громко певшие о страшном Змее–Горыныче.

Постаревший, быстро устававший теперь изгой Всеслав совсем оглох от непривычного шума, ошеломленно разглядывая неведомый ему мир. Казалось, что огромный город, огороженный деревянными и земляными стенами, живет совершенно по другому порядку, и он, вятичский бродяга, никогда не найдет здесь для себя места. Княжий «отень стол» в несокрушимой гриднице, торопливые люди, не обращавшие на пришельца никакого внимания, — все было новым, пугало и удивляло.

В сумерках Всеслав наконец вышел из Киева и присел на песок неподалеку от пристани. Тяжелая усталость навалилась на него, и растерянный изгой долго бездумно смотрел на потемневшую воду Днепра. Сюда, к этому причалу, приплыл он сегодня на рассвете со смутной надеждой на что–то невысказанное, и вот, разбитый, равнодушный ко всему, сидел тут вечером.

Темнота на берегу быстро сгущалась, становилось тише, безлюднее; потом на пристани зажгли огни и началась новая работа. Множество черных учан, покачивая мачтами, принимало кадки с зерном и медом, круги воска, свернутые кожи и мешки с мехами. Объединившиеся в отряд купцы готовились отплывать по Днепру к Русскому морю и далее, к грекам.

…Потом в памяти Всеслава появилась мрачная землянка, вырытая близ княжьего двора. Привел его туда старик Пепела, неожиданно подошедший к нему на речном берегу.

…Он был маленького роста, на лысой голове лишь на висках и за ушами росли серые жидкие волосы, прижатые черным железным обручем. Он легонько опустился подле изгоя, долгим взглядом осмотрел его, потом спокойно спросил:

— Откуда?

— Из вятичей.

— С Оки?

— Нет, с Клязьмы.

— Чего сюда прибрел?

Всеслав молчал; вчера, позавчера он еще знал, что идет в Киев, чтобы избавиться от одинокой, изгойской жизни в весях, попрятавшихся среди дремучих лесов. Стольный же Киев, объясняли ему знающие калики[19], весь набит такими же выпавшими из племен людьми. Потому и устремился за тридевять земель поседевший и постаревший к тому времени изгой. Но вот первый день жизни тут показал, что невероятно тяжело будет ему пристроиться и к здешнему шумному водовороту.