Гильдия юристов-аферистов-утопистов и прочих специалистов в рамках законов РФ. Бюро решения проблем - страница 13
Свистков не был злым. Он обладал отличным чувством юмора и не наказывал граждан по мелочам. Дмитрий Александрович делал все, чтобы не портить жизнь людям. Если он видел, что человек попал к нему случайно, по глупости, и значимого вреда обществу причинять не собирается, всегда старался его отпустить. Вот и теперь ему совсем не хотелось оставлять свезенных дебоширов на ночь. Тем более, что завтра на дежурство заступал другой товарищ, намного менее гуманный. Рыдающего горе-водилу троллейбуса, который устроил красочный фейерверк на Таганке, опосля чего попытался забодать более сильного обидчика, чем он сам, благодаря чему на время потерял товарный вид, отпустить было легко. Можно было утверждать, что длительное состояние фрустрации и неосторожное слово пострадавшего ввело Ездюка в состояние аффекта. Да и к тому же единственным пострадавшим в данной ситуации, не считая троллейбусного парка, являлся сам Ездюк. Вот пусть парк с ним и разбирается. Моню-Монику с невиданным Баскервилем, сожравшим бутерброд Дмитрия Александровича, не успев представиться, выпустить было еще легче. Свистков хорошо знал Эммануила Марковича и понимал, что заветная справка о состоянии здоровья делает преследование Мони невозможным. Да, за более серьезный проступок он мог бы отправить Монику на некоторое время на принудительное лечение в спецучреждение (где его тоже хорошо знали и принимали, как дорогого гостя – харизма и дефицитные подарки врачам делали Моню просто неотразимым). Но сейчас-то за что? Написавший объяснительную, как тварь всепогодная – триждынепромокаемая – оказалась на улице без поводка в прикиде рогатого светлячка гигантских размеров, Эммануил Маркович был полностью оправдан, и, с условием снятия с пса амуниции и краски, отпущен домой вместе с Зобаром. Скорбя о сорвавшемся гонораре (блицкриг провалился, остался отчаянный крик души), Моня пошел в служебный душ мыть зверя. С цыганкой дело обстояло сложнее. Мошенничество было налицо. К тому же Марина имела богатый список приводов в милицию за попрошайничество.
– Я безнадежно вас приветствую, Мари. Должен вам сообщить, что хоть вы и не Мухина*, но на этот раз «в пролете». И что мне с вами делать прикажете? – приветствовал Марину Свистков. – Сколько раз я тебе говорил, не на моем участке!
Конечно, Марину надо было наказать. Но кто и что может перевоспитать воспитанного в цыганском духе цыгана?
Клятвы о том, что это было теперь уже в самый последний раз, как и предложение погадать, Свистков проигнорировал. Марину можно было привлечь за воровство, обман трудящихся и за прочую цыганщину. Но ведь не исправит же 17-летнюю цыганку тюрьма! Напротив, обтешет, закалит и прожжет. И сделает из мелкой воришки матерую преступницу. На помощь пришел Моня, который никакими усилиями не мог отмыть обезумевшую собаку. Зобар начал истошно выть, и было принято решение о прекращении мер живодерского характера и доставке зверя с Эммануилом Марковичем до дома на служебном транспорте с запрещением вывода пса на улицу до полной очистки шерсти. В благодарность, видя замешательство Дмитрия Александровича, Моня предложил Свисткову пожалеть романтическую Снежану. Ведь при возбуждении дела по месту учебы обязательно узнают, в какой просак попала комсомольский лидер, что может негативно сказаться на дальнейшей судьбе последней.
Свистков в свою очередь одарил Моню благодарным взглядом. Они хорошо знали и понимали друг друга. Да, конечно. Вот он – повод отпустить цыганку и заняться более серьезным делом. Возвратив Снежане деньги, взносы, фотоаппарат и незапятнанную репутацию, он пригрозил Марине непременной посадкой, если она попадется ему в следующий раз и, получив предсказания долгой богатой жизни, поручил экипажу развезти героев по домам.
Товарищи с моста
И вот теперь Дмитрию Александровичу предстояла та самая головная боль, о которой он думал весь этот затянувшийся вечер. Молодая компания из хороших семей, студенты значимых ВУЗов страны, в день празднования Октябрьской революции втаптывали в грязь красное знамя! Выпили? Да. Но, как говорится, что у пьяного на языке, то у трезвого на уме. А что на уме у этих ребят, которые в будущем должны представлять свою Родину за рубежом? Государственная измена? Какой-то странный кружок? Тайное общество? На самом деле у Свисткова не должно было быть проблем по этому поводу. Это было дело совсем другого ведомства. Дмитрию Александровичу достаточно было снять трубку, позвонить в КГБ и кратко ввести в курс дела старших товарищей и, получив благодарность за бдительность, ни о чем больше не беспокоиться. Но не таков был Свистков. Измена Родине – преступление страшное, влекущее за собой самые серьезные последствия. Тем более в то время, когда в каждом тексте виделся подтекст, а каждому вздоху приписывался подвздох.