Гладиатрикс - страница 32

Катувольк велел девушкам выстроиться в линию против соломенных чучел.

— Перед вами ваши враги, — сказал он. — Представьте это как следует! Бейте сильно и быстро, как били бы настоящих противников!

Лисандра стояла позади Хильдрет. Она насмотрелась на нее во время занятий и давно поняла, что рыжая германка мастерски владела мечом.

— Это настоящие враги? — прокричала Хильдрет на своей корявой латыни.

Катувольк кивнул, Хильдрет сорвалась с места и ринулась к ближайшему чучелу с пронзительным воплем:

— Смерть римлянам!..

Среди варварок послышались разрозненные смешки.

Между тем деревянный меч Хильдрет свистнул в воздухе и обрушился на солому так, что в разные стороны полетели клочья стеблей. Не удовольствовавшись обезглавливанием чучела, Хильдрет с маху врезала по нему щитом и продолжила яростно кромсать его учебным клинком.

— Грубо, но доходчиво, Хильдрет, — рассмеялся Катувольк. — Одним римлянином стало меньше.

Чужеземки разразились восторженными кликами, заулыбались даже те ученицы, которые когда-то называли себя римлянками. У них хватало ума сообразить, что ярость Хильдрет была направлена вовсе не лично на них. Они ведь не правили империей. И совсем не они обратили ее в рабство.

— Лисандра! — выкликнул Катувольк.

Девушка приготовила щит, прижала клинок к правому бедру и направила его под нужным углом вперед, на врага. Она закрылась щитом от глаз до колен и размеренным шагом двинулась к чучелу. Когда их разделяло всего пять шагов, последовал внезапный рывок. Меч вылетел вперед, точно кусающая гадюка, и на целую ладонь вошел в грудь соломенного человека.

Лисандра оглянулась на Катуволька — тот лишь молча кивнул — и снова встала в хвост очереди. Какая глупость — по-варварски беспорядочно рваться в бой, размахивая оружием! А эти рубящие удары? Может, они и выглядели зрелищней, но «враг» Лисандры был «мертв» точно так же, как и тот, с которым расправилась Хильдрет, а усилий для этого было потрачено не в пример меньше.

«Вот вам и разница в нашем с ней образе мысли, — подумалось ей. — Вот в чем все дело».

Когда солнце склонилось к западу, Катувольк объявил об окончании дневных занятий, велел женщинам аккуратно сложить оружие и отправляться на ужин. От него не укрылось, что Лисандра, по обыкновению, держалась особняком, даже не участвовала в обсуждении новых умений и знаний, постигнутых за день. На самом деле за последние две недели спартанка сильно переменилась. Другой стала даже походка. Куда-то делось ее обычное высокомерие. Она безукоризненно исполняла все упражнения, но делала это без души.

Катувольк решил, что девушке может быть полезен его совет, и подозвал Лисандру к себе.

— Ты хорошо занимаешься, — сказал он, когда она подошла.

Лисандра коротко кивнула, а Катувольк… вдруг едва не забыл, о чем собирался поговорить с ней. Он только видел, как закатное солнце украшает алым золотом ее бледноватые щеки.

Галл прокашлялся и сказал:

— Хотя могла бы и лучше.

Лисандра спросила:

— Я не выполнила что-нибудь из того, что ты задавал?

— Выполнила, но без блеска, — проговорил он негромко. — Мы ведь отлично знаем, что ты обученная воительница, Лисандра. Куда же пропал твой огонь?

Она улыбнулась так, что у него перехватило горло. Между прочим, улыбка у нее впервые получилась искренней, без высокомерия и ядовитой насмешки.

— Мне стало не за что драться, — сказала она.

Катувольк шагнул к ней. Он стоял слишком близко и сам понимал это, но ничего не мог с собою поделать.

— Твое достоинство, Лисандра. Вот за что тебе следует биться. Совсем скоро начнутся учебные поединки, и по ним о тебе станут судить. Тех, кто не оправдает надежд, сбудут с рук. Если это случится с тобой, то ты станешь рабыней в полном смысле этого слова. А здесь существует хотя бы подобие свободы, хотя бы призрачная возможность вернуться к истинной жизни.

— Достоинство, — проговорила Лисандра, и панцирь снова захлопнулся. — О чем ты? Здесь меня давно лишили достоинства. Если за этими стенами меня ждет жизнь в грязи и непосильной работе, то оно, может, даже и к лучшему. Разве ты сам не видишь, что для меня все это размахивание оружием — сплошная насмешка?.. Я опозорила свой народ, — добавила она тихо. — Ни один спартанец не смирился бы с рабством. Значит, я перестала быть настоящей спартанкой. А без этого я ничто.