Гласность и свобода - страница 4

Вызывала подозрения у КГБ и отважная Лена Санникова, попытавшаяся продолжить издание «Бюллетеня В» в основном для того, чтобы отвести от меня обвинение в его редактировании. Но я уже примерно через месяц сам сказал об этом удивленным следователям: было ясно, что недели через две они это поймут, а мне хотелось лишить их удовольствия разоблачать меня и доказывать, что именно я – редактор, с помощью найденных ими, но не сразу понятых моих рукописей^>3 и откровенных показаний переписчика.

В Москве сотрудниками «Бюллетеня В» были замечательный математик Лена Кулинская (ее первый муж Володя – единственный неизвестный КГБ курьер, который собирал у всех материалы и привозил мне в Боровск), вернувшаяся из ссылки Таня Трусова, уже готовая к аресту – материалы о ней открыто собирали – безумно храбрая Ася Лащивер и испытавший больше всех остальных Кирилл Попов.

Впервые за четыре-пять лет я мог открыто приглашать их в свою московскую квартиру и частью там, частью – на прогулках, чтобы не все становилось известно КГБ, обсуждать, что нужно делать дальше. По-прежнему, как и четыре года назад, когда все оставшиеся на воле, и особенно Таня Трусова и Ася Лащивер, самоотверженно помогали моей жене Тамаре и детям, прорывались на закрытые заседания суда в Калуге (Аню и Таню снимали с электричек), ни у кого из сотрудников бюллетеня не было и тени страха. А ведь для него по-прежнему были серьезные основания.

Всем нам было ясно, что роль свободной печати в новых условиях безмерно возрастает. Впрочем, создавать или восстанавливать предстояло совсем новый тип издания. Экономические, социальные проблемы, перспективы политических перемен в стране должны были занять главенствующие места. Это сказалось и на объеме – уже со второго номера он превратился в «толстый» ежемесячный журнал.

Почти единодушно было выбрано название «Гласность» в память о реформах Александра II и статье Солженицына, но и с прямым противопоставлением двусмысленным выступлениям Горбачева. Года через два одна из газет выделила Асе целую полосу для статьи «Гласность» Григорьянца и гласность Горбачева» – в статье, естественно, особого сходства между ними не было найдено.

Для первого номера журнала дал большое интервью Андрей Дмитриевич – это была его первая публикация в Советском Союзе после возвращения из ссылки. При этом он вполне разумно отказался войти в состав редколлегии, слегка обидев меня, не понимавшего вполне его масштаба и реальной всемирной славы, замечанием:

– Если я стану членом редколлегии, все скажут, что это Сахаров решил издавать журнал, а это не так.

Мое предложение другим известным и представлявшим разные группы диссидентам стать членами редколлегии – с тем, чтобы их материалы, их взгляды, их представления о настоящем и будущем страны появлялись на страницах журнала, – после некоторого размышления почти все отклонили (хотя поначалу все охотно согласились, поскольку понимали, сколь остро необходим серьезный оппозиционный журнал). И это уже было знамением нового, не сразу мной понятого, времени. Единства, созданного тюрьмой, больше не было – началось отчетливое размежевание политических позиций.

Еще через неделю, когда собрались у меня вторично, отец Глеб Якунин, который был возвращен к службе в храме в Пушкине, ежась от неловкости, сказал, что его вызвал к себе Ювеналий – митрополит Крутицкий и Коломенский – и категорически потребовал, чтобы отец Глеб не входил в редколлегию «Гласности». Конечно, мы все понимали, что квартира моя прослушивается – больше того, недели за две до этого соседи сверху тайком сказали жене, что их попросили целый день не приходить домой, а грохот дрелей в потолках нашей квартиры не давал говорить по телефону. Соседи рядом ничего нам не говорили, но когда открывалась дверь нашей квартиры, приоткрывалась дверь и к ним – оттуда, очевидно, наблюдали, за теми, кто вошел. Все эти игры были чрезмерными, но привычными, а вот чтобы митрополит так откровенно ссылался на данные гэбэшной прослушки – это уже слишком. Позже выяснилось, что в КГБ у Ювеналия был псевдоним «Адамант».