Главная удача жизни. Повесть об Александре Шлихтере - страница 12

Начальник медицинского отряда полтавчанин социал-демократ Маньковский вечером заглянул к ним в выморочную хату, осиротевшую после внезапно умершего владельца. Пахло карболкой после дезинфекции. Александр и Евгения сидели за выскобленным добела столом при свете коптящей керосиновой лампы. Вид у них был, как у пассажиров после третьего звонка, когда один отъезжает, а другой остается на платформе.

— Сашко!

— Женюточка!

— Боевое крещение приняли успешно! — сказал Маньковский звонким голосом сельского запевалы. — Молодцы. Смелости у вас хватает. А осторожности не очень. Евгения глотает лекарства, чтобы доказать больному, что это не отрава. Это не совсем то, что нам нужно.

— А что делать, если они нам не верят! — покраснела до корней волос Евгения.

— Да, для них вы не авторитет. Вы же не староста, не поп и не воинский начальник. Надо к душе мужика находить свой подход, особый. Может, вам это уже удалось, Александр Григорьевич?

— Отнюдь, — ответил Шлихтер. — Я сегодня возил трупы, обливал известью, закапывал и думал о бренности человеческого существования. Какой-то вибрион, незаметная невооруженным глазом запятая — и рубит под корень таких здоровяков, а мы, со своим интеллектом, гуманизмом и рефлексиями, стоим с бесполезными лекарствами в руках и, извините, хлопаем глазами.

— Первое впечатление обычно бывает ошеломляющим, — сказал врач с мягкой, теряющейся в усах, улыбкой. — Правительство тщательно скрывает перед просвещенным Западом размеры постигшего нас несчастья. Холера скосила уже до полумиллиона человек. Как же признаться, что в России голод и мор, когда помещики и купцы-живоглоты в прошлом году вывезли триста миллионов пудов пшеницы и сахар по бросовым ценам для откорма заграничных свиней!

— Ужас! — не удержалась Евгения.

— Царское правительство никогда не заботилось о народном здравии и сейчас пытается бороться с эпидемией только поповскими молитвами да крестными ходами. Нам чинят всяческие препятствия. Да и официально рекомендуемые для борьбы с холерой меры анекдотические по своей дикости. Так, предписывается… — Он вынул из кармана измятую листовку: — «Пожечь тело больного метлой из крапивы». При головной боли: «Прикладывать к вискам бураки и соленые огурцы». А если болезнь усилилась, «класть хрен на весь живот и держать его до тех пор, пока больной может выдержать его».

— И помогает? — спросил Шлихтер.

— А черт его знает! Наше счастье, что честные люди, рискуя своей жизнью, включились в борьбу с эпидемией. Это наша победа, победа разума, а по существу, — капля в море! Спасибо вот и вам за то, что приехали: будем вместе тащить этот непомерно тяжелый крест.

— Вы правы, доктор, — сказал Шлихтер. — Но мы намерены использовать легальную работу для нелегальной пропаганды. Пусть она не сразу даст всходы. Но зерна должны быть посеяны даже в самые темные души.

— Сашко надеется также, что ему удастся собрать материал для исследования по крестьянскому вопросу. Аграрный вопрос — это его конек! — добавила Евгения.

— Дерзновенная молодость! Готов помочь вам, — сказал Маньковский, продолжая изучающе рассматривать молодых людей. — Но должен предупредить… Не огорчайтесь, пожалуйста, если ваши планы рассыплются, как карточные домики. Жизнь нас не очень балует.

— Поберегли бы вы себя, доктор, — сказал Шлихтер. — Верю, что холера вас не возьмет, но ведь сердце может не выдержать такой нагрузки.

— Вы, к сожалению, правы. У меня и сейчас перед глазами все движется, пятнами какими-то, как в тумане, — проговорил тот слабым голосом. — Пришел-то я предупредить вас, черти вы драповые: не пейте сырой воды! — Он лег, вернее, рухнул на стоящий у стены топчан и сразу же захрапел, со свистом, торопливо, будто боясь, что его разбудят и не дадут выспаться.

— Веселенького мало, — покачал головой Шлихтер. — Придется заменить его в бараке, — и, обуваясь в юфтовые сапоги, добавил: — У холеры отдыха нет!

— Сашко! — испуганно воскликнула Евгения,

— Ты что-то хотела сказать? — поднял брови муж, напяливая капюшон.

— Нет, нет… Я просто так… Делай что хочешь. Бог с тобою.

— Хорошо было нашим предкам, — засмеялся Александр, — перекрестился, и вся нечистая сила пропадала. А ныне черт что-то не очень боится заклинаний. Веселенького мало. — И он ушел.