Главная удача жизни. Повесть об Александре Шлихтере - страница 15

— Буду! — ответил Александр. — Недоверие мужика к панам не развеешь ничем. Ненависть к ним заложена так глубоко, так неискоренима, что они не ждут от панов ничего хорошего. И, умирая сейчас от холеры, они не верят никаким лекарствам, если их предлагает пан.

— Просто диву даюсь, как вы смогли улизнуть от недремлющего ока Ивана Жилы, — сказала Евгения. — Без тебя тут он прибегал, взъерошенный, потный весь, говорит, с ног сбивается, тебя ищет. Беспокоится, как бы мужички тебя не пришибли. Чуть не плакал, что не сносить ему головы, если что…

— О, эти крокодиловы слезы! Куда же он делся?

— Наши мальцы-санитары направили его, видно, в другую сторону, — засмеялась Евгения. — Свет не без добрых людей!

…Ночью Иван Жила забарабанил в ставню.

— Спим! — крикнула Евгения Самойловна.

— Пусть Александр Григорьевич голосок подаст.

— А если он не пожелает?

— Вызову понятых, дверь будем ломать!

— Ломайте! — рассердился Шлихтер. — Я только этого и жду, чтобы написать министру внутренних дел!

— Александр Григорьевич, лапушка, голубь вы мой сердечный, — запел искренне обрадованный урядник. — Прилетели-таки домой, под крылышко. Я-то семь пар сапог избил, вас искавши. Как же это вы так? Покойной вам ночи и приятных сновидений.

Как-то вечером приехал из Полтавы врач Александр Александрович Волкенштейн. Он всем — львиной гривой черных с серебром волос, и полированной палкой е огромным набалдашником, украшенным затейливой инкрустацией, и походкой, и манерой держаться и разговаривать — представлял собой типичный образчик провинциального медицинского светила, одно появление которого у постели больного заставляло того выздоравливать.

— Акклиматизировались? — спросил Александр Александрович, поцеловав ручку Евгении. — Перешли с вирусами на «ты»?

— Почти, — уклончиво ответила она, делая реверанс. Александр Александрович вскоре как бы сбросил с себя вальяжность и стал простым и приятным.

— Приходится иногда надевать на себя кое-какую маску, чтобы показать исключительность, незапятнанность и авторитетность, что особенно хорошо действует на полицию. Представьте, козыряют! — засмеялся он бархатистым смехом.

— Барин вы холеный, — сказал Александр. — А мы тут так увлеклись своей поденщиной, что некогда и вокруг посмотреть, что там на белом свете делается.

— Имеются, представьте, весьма любопытные наблюдения. Я их изложил в статье «В санитарном отряде Полтавского губернского земства». Мои путевые заметки будут опубликованы в полтавском журнале «Земский врач».

— Так что же там? — поинтересовался Шлихтер.

— В вагоне обычное поездное любопытство: «Куда едете, зачем», — начал рассказ Волкешнтейн. — А как ответишь: «Едем на холеру!», у вопрошающего сразу челюсть отпадает, глаза лезут на лоб. И начинаются советы. С какой стати подвергать себя? А вот эти стрекулисты, там всякие студенты — недоучки, смутьяны, называющие себя, извините за выражение, революционерами, те пусть едут… и чем больше их там, так сказать, гм, тем легче для приличного общества.

Волкенштейн саркастически засмеялся.

— Интересно, как к «стрекулистам» относятся в ра «бочих кружках? — спросил Шлихтер.

— А мы ими не очень увлекаемся, — ответил раздумчиво врач. — Полтава, как вам известно, городок не промышленный. Пролетариата кот наплакал. Городок патриархальный. Каждый друг друга в лицо знает. Мы работаем с интеллигенцией, которая у нас прогрессивная и болезненно воспринимает двойной гнет: политического бесправия и национального притеснения. Кроме того, Полтава городок ссыльных. Так что на отсутствие интеллектуальных сил обижаться не приходится.

— А ведь Плеханов утверждает, что революция в России победит как пролетарская или не победит никогда! — заметил Шлихтер.

Волкенштейн встряхнул шевелюрой и смущенно прикрыл большой ладонью глаза, не то делая вид, не то на самом деле глубоко задумавшись.

— М-да, — ответил наконец. — Тогда, милостивые государи, нам придется подождать и, возможно, не одно десятилетие, пока у нас появится свой более или менее значительный рабочий класс.

— Он уже есть, — убежденно возразил Шлихтер. — Революционерам не мешало бы хорошенько заниматься статистикой. Эта, как будто сухая, наука открывает глаза на такие явления, о существовании которых мы и не подозреваем.