Глаза химеры - страница 59

— Время пришло, — сказал Мастер. — Готовься.

Ип не задавал вопросов, потому что это было лишним. На следующий день он сидел в кресле, обнаженный по пояс, а Мастер задумчиво разглядывал его широкую грудь и руки, словно холст перед грунтовкой.

— Я чувствую, что готов приступить к работе над тобой. Ты станешь моим самым главным произведением. Мы начнем со спины, вступление будет в районе шеи, потом мы спустимся к лопаткам, откуда я поведу боковые линии истории к рукам и так далее… Отлично, отлично.

И Мастер взял в руки иглу.

С тех пор Ип каждый день приходил к Мастеру в кабинет и находился там по три-четыре часа. Закусив губу, он терпел боль, причиняемую иглой и чувствовал, как под кожу проникает краска, как она пропитывает поры его тела и с краской в него проникает что-то новое.

Дни складывались в недели, а те объединялись в месяцы. Зима закончилась. Кажется, Мастер немного оправился после потери жены, он вновь следил за хозяйством и периодически отлучался по делам, но стал еще более молчаливым и почти не улыбался. Мастер работал над Ипом — каждый день он скрупулезно водил иглой по его коже, он добрался уже до бедер и занялся правой ногой. Каждую ногу он обрабатывал по две недели, сначала икры, затем голени, пядь за пядью он покрывал тело Ипа замысловатым узором истории. Весь февраль ушел на грудь, март — на руки, апрель на ноги, а май был посвящен торсу. Ип чувствовал, как покрывается второй кожей, краска ужасно чесалась, но Мастер запрещал притрагиваться к ней и сам обтирал Ипа каким-то раствором, слегка унимавшим зуд. Одновременно у Ипа возникло ощущение внутренней наполненности, значимости, словно он был сосуд, куда наливают доброе вино. Это было странное, не виданное ранее чувство.

Ип никогда не спрашивал Мастера о том, что именно он рисует. И однажды, доводя внешний контур вязи на левой ключице до конца, Мастер произнес:

— Ты почти завершен, друг мой. Мы приближаемся к концу, но во всякой хорошей истории требуется поставить точку. Понимаешь?

— Да, хозяин.

— Э, нет, я уже давно не твой хозяин. Возможно, я был твоим покровителем, но близок час, когда мои услуги тебе не понадобятся.

Ип вздрогнул от чересчур сильного укола иглы. Мастер это заметил.

— Боль! Она напоминает нам, что мы все еще живы. Терпи, осталось немного, совсем чуть-чуть. Люди рождаются в муках и уходят со страданиями. Боль — это наш поводырь в мире жизни. И это лишь одна из множества мыслей, которые я нанес на тебя, дружище. Тебя наверно интересует, что именно я рисую на твоем теле?

— Я размышлял над этим. Ведь вы запретили мне смотреть в зеркало.

— Еще не время. Потом ты сможешь любоваться собой, сколько влезет. Твоя история, Ип, это рассказ, идею которого я давно вынашивал, но мне потребовалось потерять мою любимую Хельгу, чтобы понять, что мы не вечны. Это повесть о любви и предательстве, о великих лишениях и человеческом счастье. Твоя история, Ип, это рассказ о простых вещах.

— Джаггерот тоже унес с собой историю? И тот кузнец? И торговка из Сансета, что приходила к вам на новолуние?

Мастер отложил иглу и вытер руки ветошью. Посмотрел в окно. Над морем летали чайки.

— Этот мир, — произнес он, — наводнен историями. Нас окружают сказки, легенды и предания. Мы постоянно сталкиваемся с удивительными, волшебными сказаниями, которые учат нас мудрости, восхищают, развлекают. Эти истории живут с нами. Это наше величие и богатство. Некоторым из них тысячи лет, они древние, как сам род людской. А другие появились совсем недавно, они только родились и еще не успели разойтись среди народа. Они могут быть короткими и длинными, это притчи, рассказы и повести, это романы и целые эпопеи, это песни и поэмы, и даже ученые трактаты о природе, человеке и Боге. В каждом человеке заключена история. Раньше было по-другому. Истории записывали в книги, а книги складывали в специальных хранилищах. Но Великий пожар уничтожил большинство ценнейших книг, и память человечества оказалась утрачена. Пришлось начинать все заново. И тогда умные люди поняли, что самым лучшим хранилищем истории будет сам человек. Алхимики придумали способ заключать слова в человека, да так, что он сам становится живой историей. Появились специально обученные мастера, которые переписывали истории из книг в людей, а из тех людей в новых людей. Я — один из них.