Глоток горькой воды - страница 8

«Кем-то» оказался человек, довольно тщедушный, в мятой одежонке. Он смотрел куда-то невидящим взором и двигался дёргано, будто кукла, которую только что оживили. Ашган вглядывался в него, учась снова различать цвета. Лес вокруг пока что сливался для него в одно большое зелёное пятно.

— У тебя есть тряпка? — очень медленно, чтобы дошло до спящего сознания, спросил Ашган.

Человек постоял, переминаясь с ноги на ногу, потом порылся в своей странной телеге, на которой стояла колода со здоровой палкой и висящим на ней крюком, и подал Ашгану не очень чистую тряпку. Тот аккуратно оттёр с костей болотную грязь — не полностью, конечно, но как вышло. Потом полез в телегу, осторожно пристроился за колодой и снова задремал.

Человек привёз его в огромный город, сгрузил на пустыре и долго оттирал песком. Часа за три до рассвета он уехал, а Ашган ещё немного походил, осторожно разминая ноги и присматриваясь к новому миру. Затем, подчиняясь госпоже, лёг и затих.

А потом его нашли. Он улыбался, вспоминая. Эти люди… Они милые. Из них получатся хорошие слуги богини. Хорошо, что именно они испили воды первыми.

В день открытия «Алкмаар-плазы» Конрад долго сомневался, надевать ли галстук. Чёрные пятна на шее, похожие на следы ухвативших его за горло пальцев, оказались очень нежными, и галстук стёр их до крови в первый же день. Конрад взял два выходных, надеясь, что внезапная рана заживёт, но она лишь увеличилась; из шеи сочилась кровь, смешанная с сукровицей. Врачи развели руками и прописали множество мазей, ни одна из которых не помогала. Конрад придирчиво рассматривал шею в зеркало, недовольно морщась: гнилостный запах раздражал его тонкое обоняние. Если надеть галстук ещё и сегодня, у него точно не разорвётся сонная артерия?

Конечно, к Эгберту он прибежал сразу, но тот уверял, что алкмаарская чума тут ни при чём. Те бактерии безвозвратно погибли, и ничто не в состоянии оживить их. Для успокоения Конрад всё же сделал развёрнутый анализ мазка из раны — ещё более подробный, чем тот, который уже делали врачи, — но никакие посторонних бактерий там не обнаружилось.

— А могла алкмаарская чума быть вызвана чем-то другим? — мрачно спросил он Эгберта, не желая на самом деле слышать ответ. — Не могли бактерии появиться уже потом? Что если они не возбудители?

— Да не знает никто, — огрызнулся Эгберт, осторожно потирая запястье. — Но в любом случае все летописи в один голос твердят, что Алкмаар вымер в течение нескольких дней. Ты же живой вроде, нет? Сколько у тебя это уже, неделю?

— Что с твоей рукой? — вместо ответа спросил Конрад.

Эгберт помрачнел и дал расстегнуть себе манжет.

Кожа на его запястье почернела и вспучилась, как будто обгорела. Едва различимый запах гниения исходил от неё. Сукровица сочилась, застывая корками, которые отваливались вместе с кусками кожи, обнажая ярко-красное мясо. Присмотревшись, Конрад увидел кусок белой-белой кости.

— Только здесь? — сглотнув, спросил он.

— Да. И довольно долго, — с нажимом произнёс Эгберт.

— Думаешь, это связано с… со скелетом?

— Думаю, нет, — быстро ответил Эгберт. — Ни у кого из тех, кто работал с алкмаарскими телами, не было ничего подобного, а первое из них нашли двести лет назад, тогда кварцеглоний вообще не придумали ещё, обычным кварцем воздух обрабатывали. Да если бы что-то такое было возможно, оно давно бы случилось уже.

Конрад не стал спорить, но попробовал убедить начальство не выставлять скелет. Конечно, его не послушали. Да он и сам не послушал бы на их месте: реклама, пресса, телевидение, ажиотаж разожжён…

Наверное, надо было настаивать, кричать, самому сделать что-то с прессой, запустить какие-нибудь мерзкие слухи… Но, чёрт возьми, Конрад гнил заживо, и это беспокоило его намного больше! Он обивал пороги больниц, сдавал анализ за анализом, поднял на уши с десяток профессоров, но все разводили руками: болезнь неизвестна, невозможно найти возбудителя, вы гниёте без причины. Ему предложили лечь в больницу, но честно предупредили, что не имеют понятия, как его лечить. Он, конечно, согласился. Когда его спросили, когда, хотел ответить: «Да прямо сейчас!», но голос в голове шепнул: «С понедельника, после открытия», и он послушно повторил эти слова. Ему даже бумажку выдали, что в понедельник с восьми утра его ждут в палате двадцать восемь, доктор Хейфлонг.