Глубинка - страница 28

Снова стало тихо. Хохлов, подолгу останавливаясь на каждом, будто собирая ответы, оглядел канавщиков. На Николае взгляд продержал особенно долго.

— Ну что, агитатор, схлопотал? — спросил он и зло прихлопнул на голове шапку. — Ладно, ребята, все ладно! Берем трудовые книжки.

— У меня книжек нет. — Харлампий ухмыльнулся. — Лично я вас не нанимал. Спрашивайте в отделе кадров на базе.

— Добро, — Хохлов кивнул, отчего шапка наехала ему на глаза. — Там и возьмем. А вам вот что скажу. У вас одна голова, да два языка имеет. — Он обдернул полы ватника. — Больше толковать не о чем. Тушенку поварихе вернули, ничего не должны, так дойдем.

— Послушай, бригадир. — Харлампий виновато поморгал. — Я, собственно, ничего решить не могу, я болею. Вон и приказ об освобождении… временном. Вы уж давайте прямым ходом со всеми вопросами к Сергею Ивановичу, он теперь начальник отряда. Вот так.

— Вы нас сюда привезли, вам и вопросы наши, — отпарировал Хохлов. — А за харч на дорогу — особое дружеское спасибо. Мы и на сухарях выдюжим. Будьте здоровы.

— И не кашляй, — пожелал Васька. — Чао!

Канавщики направились к выходу.

— Одну мину-утку, — Харлампий помотал вмиг постаревшим лицом. — Решили меня под статью подвести? Не выйдет! Из лагеря ни шагу, запрещаю!

Васька тут же очутился возле него.

— Почему запрещаешь, раз на бюллетне? — прокричал он в лицо Харлампию. — Кто ты такой, раз ни нашим, ни вашим?

Канавщики грудились у порога, чего-то ждали. Харлампий, морщась, отстранялся от Васьки бледными руками, но тот не отступал:

— Ты чо еще от нас хотишь?

— Угрожаете? — неожиданно спокойным голосом спросил Харлампий. — Оскорбление действием? Насилие?

Быстро подошедший Хохлов рукой отгреб Ваську за спину, но тот успел прокричать:

— Тебя снасилуешь! Весь в законах!

Харлампий сделал движение, якобы выбираясь из мешка, но Хохлов придержал его за плечи, успокоил:

— Больше никто оскорблять не будет. А насчет статьи я вас очень даже понимаю. — Он выпрямился. — Только вы и статью всякую от себя наоборот повернете, так думаю.

— Договоримся по-умному, — начал Харлампий.

— По-всякому было, не получается, — отказался Хохлов. — Мы уходим, точка. Если окажется, что за питание задолжали, — дадим расписку. Пусть с нас на базе высчитают, ведь хоть сколько-то мы заработали.

После этих слов Хохлова спасительная мысль, которую Харлампий безнадежно поджидал всю ночь и половину дня, вдруг ослепила его, представ в виде белого квадратика бумаги. Он даже зажмурился, чтобы подольше продержать его перед глазами, но квадратик, покачиваясь, отдалился и растаял. Однако дело свое он сделал.

— Расписку? — переспросил Харлампий. — Дадите обязательно. Молодец, что порядок знаешь. Только дадите ее мне не за питание. Дадите в том, что уходите по своей воле, в нарушение моего приказа. Ну?

— Давайте бумагу, — просто согласился Хохлов.

— Пожалуйста, на столе бумага! — тыча пальцем, совсем приободрился Харлампий. — Вы со мной шуточку не сшутите, товарищи. Это вам не пролезет, субчики.

— Как писать-то? — Хохлов взял листок приказа, перевернул, не читая, уселся за стол.

— Пишите так, — начальник сцепил зубы. — Расписка дана настоящая начальнику отряда товарищу Ползунову в том, что мы в нарушение его приказа не покидать отряд добровольно уходим на базу. Здесь работать отказываемся.

— Работать не отказываемся, — отверг такую причину Хохлов. — Мы наоборот.

— Хорошо, тогда так: здесь пока работы нет. Далее. Если с нами что случится, виноваты мы сами. В чем и подписываемся.

Он диктовал, тщательно выговаривая слова. Канавщики смирно стояли за спиной бригадира, следя за коряво врезаемыми в бумагу буквами. Вскинув голову, прислушивался к Харлампию перебинтованный, распустив вздутые губы, переломился, следя за пером, Васька.

— Братцы! — Николай растолкал рабочих, накрыл листок ладонью. — Не надо этого, братцы.

Хохлов сдвинул его руку, поставил точку, расписался.

— Давай по одному, — он бросил ручку на бумагу, вышел из-за стола.

Когда все расписались, Хохлов пробежал глазами по фамилиям, сказал Николаю:

— А ты почему?

— Я не подпишу, я остаюсь, хоть убейте. — Николай отступил в глубь палатки, опустился на нары.