Глубынь-городок. Заноза - страница 10

Женю вдруг охватила острая зависть к толстому директору, который по праву мог назвать себя и сибиряком и белорусом.

«Ну, вот мне двадцать три года, — подумала Женя, закрывая, наконец, глаза, потому что уже наступила ночь и кругом слышалось ровное дыхание спящих. — Я комсомолка, я аспирантка, все у меня в жизни хорошо, но почему мне вдруг стало не то стыдно чего-то, не то жаль?»

Белая летняя луна, хоронясь за облачками, бежала вперегонки с паровозом. Новый вагон пахнул краской, а колеса строго постукивали: так-так-так.

…И вот она в Полесье, на земле той самой Черной Руси, от которой теперь не осталось даже и географического названия.

…В распахнутой настежь форточке Жениного окна, как в мягком темном сачке, билась серебряная звездочка.

В это же самое время в кабинете секретаря райкома Ключарева лампочка горит таким слабым накалом, что все вокруг как бы плавает в оранжевом дыму.

Конечно, много курят, и белые занавески, слабо шевелящиеся от ветра, отгораживают свежий звездный вечер с запахом цветов и редкими огнями над засыпающим Городком.

На твердых стульях, распахнув пиджаки, сидят Любиков, директор МТС Лель, Гром, потный и обмахивающийся по своему обыкновению газетой.

Блищук только что уехал, и слышно, как от самого крыльца машина его берет недозволенную скорость, а два ярких фонаря, озарив улочку из конца в конец, бьют в окна коротким прожекторным светом.

Комнатка маленькая, единственная не тронутая пока ремонтом. Сюда составили несгораемые шкафы со всего райкома, этажерки с книгами, и пробираться приходилось с трудом, стукаясь коленями о стулья.

Трудно сказать, продолжается ли здесь сложный райкомовский рабочий день или идет дружеская мужская беседа, когда уже просто курят и отдыхают, подталкивая друг друга дюжими кулаками. Но и шутки и смех вертятся вокруг одного: машины в МТС, уборка, молотьба…

Валюшицкий стоит у окна, прислонившись виском к оконной раме, и мало участвует в разговоре. С самого утра ему все хочется улучить момент, подойти к Ключареву, сказать: «Сам прошу — снимайте меня с председателей: не сдюжил».

Он оглядывает знакомую комнату со странным, щемящим чувством сожаления: теперь ему, наверно, редко придется приходить сюда… И хотя чаще всего его здесь ругали, все-таки он уходил отсюда ободренным, унося в памяти весь этот людской гул и шум, которым, как морская раковина, гудит с утра до вечера райком партии…

— Вот вы меня все жучите, Федор Адрианович, — говорит между тем Лель, подмигивая веселым, неунывающим глазом, словно обращая собственные слова в шутку, — а если б у нас комбайновая уборка шла так, как в других районах по области, что бы вы тогда со мной сделали?

Ключарев живо оборачивается к нему. Ни следа усталости или недомогания не остается на его лице.

— Стой! Я тебе это еще припомню! Нашел чем хвастать! А план какой? Еле-еле дотягиваете.

— Ну, мы и дотянем, — упрямо повторяет Лель, притопывая мягкими кавалерийскими сапожками. — Я же про другие районы говорю.

— А ты где работаешь? — настаивает под дружный смех Ключарев. — Нет, скажи, где?

— Да здесь, в Глубынь-Городке, под вашим руководством. — Лель комически безнадежно машет рукой, но по его сизому выбритому лицу скользит мгновенно выражение такой откровенной усталости, что Ключарев секунду внимательно смотрит на него.

— Я знаю, Лель, — говорит он уже совсем другим тоном, — что ты душой болеешь за все, как и я, а за тракторы ещё больше моего, как положено тебе, по штату. И мысли у тебя правильные. Это значит, что мы все доросли до того, чтобы понимать, что нужно сегодня в районе. Но вот чтобы мысль делом стала, а дело это делать быстро, — такое еще не всегда есть!

— Понимаю, Адрианыч, — тихо отвечает Лель, поднимая голову и глядя ему уже прямо в лицо. — Это-то я понимаю…

Он, кажется, ждет чего-то, хотя его тянет к дверям Гром: Лель обещал подбросить его, Грома, до Лучес на эмтеэсовском «козле» (Данила Семенович, конечно, давно отправил свой собственный грузовик, не стерпев «простоя»).

С их уходом в комнате становится сразу тише. Любиков тоже было берется за шапку, но Ключарев останавливает его. Он снимает трубку, называет свой домашний номер и ждет несколько секунд ответа.