Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка - страница 15

— Лучше бы мне не видеть Купидона, — пробормотал Молларт.

— Почему? — спросила Бенита.

Мужчина не ответил.

Баран Купидон, с вытянутыми словно для поцелуя губами, так сильно встревоживший Молларта, плелся в хвосте обоза, направляясь к хлеву. Но стоило ему увидеть сидящего у фундамента кота, как он в боевом азарте кинулся туда и загнал его на ворота.

— Овцы, которых случали, были деревенской породы?

— Да, но почему это вас интересует? — насупилась Бенита и рывком отворила дверь хлева. Взяв вилы, она начала раскидывать отаву по яслям.

— Хоть это хорошо, — пробормотал мужчина.

— Вы кто — человек, которому нужен ночлег, или инспектор племенного рассадника? — язвительно спросила женщина.

— Ни то, ни другое, — миролюбиво ответил мужчина. — Скажите, пожалуйста, еще вот что — стельность коров на Рихваском хуторе протекала нормально?

— Может быть, вас интересует, как это протекало у меня? — насмешливо бросила женщина. — Когда сядем ужинать, у вас будет возможность собственными глазами осмотреть ребенка.

окрытый клеенкой обеденный стол стоял у окна. Струившийся со двора слабый свет освещал лишь стол, оставляя все остальное в темноте. В глубине помещения двигались темные фигуры. Затем где-то в доме вспыхнул свет и начал приближаться к кухне. Лампа, которую несли откуда-то из задних комнат, осветила покрытую солдатским одеялом железную койку. Она стояла в тесной каморке сразу за кухней.

Бенита, державшая лампу, на секунду остановилась у порога и оглядела кухню, словно желая убедиться, все ли участники трапезы на месте. Старик, стоявший у ящика с дровами, повесил на вешалку кепку и неуклюже провел рукой по седым щетинистым волосам.

Бенита посмотрела на Молларта и, кивнув в сторону старика, поправлявшего ворот рубахи, коротко сообщила:

— Мой отец — Каарел.

Молларт поклонился старику, однако тот как будто и не заметил приветствия. Вероятно, его прищуренные глаза еще не привыкли к свету.

Старая хозяйка в черном платке, накинутом на плечи, держала за руку веснушчатого мальчишку. Тот испуганно разглядывал незнакомца и норовил спрятаться за спину старухи.

— Пожалуйста, веди себя по-человечески, — сказала Бенита мальчугану, заметив, что тот кривляется.

Ребенок вздохнул и, пересилив себя, подошел к Молларту; протягивая руку, он сказал:

— Роберт с хутора Рихвы.

— Эрвин Молларт, — серьезно ответил мужчина.

За этим столом могла бы разместиться гораздо более многочисленная семья — несмотря на гостя, длинные скамьи оставались полупустыми.

— Прошу, — сказала Бенита Молларту, садясь во главе стола.

Молларт смотрел в тарелку. Медленно разрезав жаркое, он отломил кусок хлеба и осторожно отхлебнул молока из кружки. Немногословие рихваской семьи сковывало его, хотя Молларт и сам предпочитал скупую беседу и не выносил надоедливых потчеваний, уговариваний и ежесекундных извинений.

Мальчишка привык есть самостоятельно, без того, чтобы его поучали и запихивали ему еду в рот. Если Роберт забывался и начинал вилкой ковырять в тарелке, его останавливали строгим взглядом, и ребенок сразу же равнялся на взрослых.

Молларту было не по себе. Инстинктивное чувство долга заставило его взять нить разговора в свои руки.

— Я смотрю, у вас в Рихве почти все работы сделаны в срок, — начал он с похвалы.

— Да, — согласилась старуха. — Бенита молодая, сил много. А у Каарела опыт и мужские руки, — с достоинством добавила она.

Бенита горько усмехнулась. Обычно старая хозяйка говорила о ее отце так: дескать, до того немощен, в чем только душа держится. Глаза у Каарела были пустые, он жевал пищу медленно и методично, словно усталая лошадь.

— Рихву основал мой зять, — сообщила старуха, чтобы незнакомец не подумал, будто старой хозяйке пришлось всю жизнь довольствоваться обществом лишь Бениты и Каарела. — Бог знает, в какой российской глуши голодают мои дочь и зять.

— Вместе взяли? — участливо спросил Молларт.

— Явились ночью, подняли с постели и под конвоем повели к машине, — со вздохом произнесла старая хозяйка.

Еще недавно столь разговорчивая Бенита как будто нарочно не вмешивалась в разговор.

— Он был волостным старшиной, — с гордостью сообщила старуха. — И в «кайтселийте»