Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка - страница 17
— Можешь встать, — разрешила старая хозяйка.
Каарел взял предложенную Моллартом сигарету, потер свой заросший подбородок и, не глядя на Минну, пробурчал:
— Картошку бы еще убрать.
— Зря беспокоишься, отец! Пройдет через Рихву война, бомбами покорежит поля, картофелины полетят на крышу и, точно градины, скатятся оттуда в кучу под навесом, — одним духом выпалила Бенита и уголком глаза взглянула на старуху.
Минна фыркнула.
— Война ли, мир ли, — серьезно промолвил Каарел, — люди-то все равно есть хотят, камень — его на зуб не положишь.
Затянувшийся разговор начал раздражать Бениту и, воспользовавшись минутным молчанием, она встала.
Быстро убрав со стола, она сложила посуду в таз, стоявший на плите, и налила в него из кастрюли горячей воды. Старуха тоже встала и сняла с крючка длинное льняное полотенце. Бенита схватила с плиты ковшик, и Молларт, следивший за ее движениями, только сейчас заметил, что пустые ведра из-под воды стояли на ящике для дров, всунутые одно в другое.
Молларт мог в очередной раз убедиться, как прекрасно налажено хозяйство на этом хуторе: из крана, который находился в углу кухни, в ковшик журча побежала вода.
Молларт разглядывал обитателей Рихвы. У всех у них снова был замкнутый и озабоченный вид. И у Бениты, которая ставила посуду на решетку, чтобы дать стечь воде; и у Каарела, разглядывавшего в оконном стекле свое кривое отражение; и у Минны, вытиравшей тарелки. Даже Роберта, казалось, одолевали мрачные мысли, он сидел на чурбачке перед плитой, подперев кулаком щеку, и гладил по блестящей шерсти кота, того самого, которому Бенита во время вечерней дойки нацедила молока из коровьего вымени прямо в рот.
«Странно, — подумал Молларт, — что за столом никто ни разу не заговорил о муже Бениты, нынешнем хозяине Рихвы».
Сегодня она и в самом деле запаздывала. Плутая в темноте, Бенита проклинала про себя незнакомца, по вине которого так затянулся ужин. Однако больше всего она досадовала, разумеется, на свекровь. В минуты душевного упадка Бените начинало казаться, что и она разделяет безрадостную судьбу своего отца Каарела — гнуть спину до ломоты в костях. Едва справишься с одним делом, как уже на тебя наваливаются новые заботы и хлопоты. Рихваский хутор своими цепкими корнями и корешками, расползающимися во все стороны, оплетал тех, кто служил ему, связывая их по рукам и ногам. Добро бы Бенита могла управлять хутором и вести дела как полноправная хозяйка. Но поперек дороги ей стояла свекровь. И хотя заботы о хуторе давно уже лежали на плечах Бениты, она не имела права сказать отцу: «Выкорчуй этот проклятый ясень — и дело с концом!»
Бениту всегда раздражало, когда отец, подобно рабочему волу, хотел сбросить с себя несносное ярмо. Ему это никогда не удавалось. Вечно ему приходилось мириться со своей долей. Правда, в последнее время старик чаще ворчал просто так, лишь бы позлить Минну.
Каарел работал через силу, так как Йосся, хозяина Рихвы, мало интересовали дела и заботы хутора.
И, разумеется, львиную долю своей досады Бенита заочно обрушивала на Йосся.
Бенита не знала человека, который звал бы ее мужа Йоссепом. Все только — Йоссь да Йоссь. Бывало, встретятся ей в поселке знакомые и с усмешкой спрашивают, как, мол, поживает Йоссь.
Впрочем, один случай она все-таки помнит. Во время венчания пастор назвал Йосся Йоосепом, и слышать это было очень странно.
Йоссь, будучи уже четыре года женатым человеком, хозяином хутора и отцом семейства, прошлым летом вдруг взял да и скатился на велосипеде с чердачной лестницы — пьян был. Хорошо еще, что зацепился за стул, не то велосипед мог бы с размаху угодить на стол, а оттуда через окно прямо в яблоневый сад. Бог бережет пьяниц. Руки-ноги у Йосся остались целы, только колесо дало «восьмерку».