Гнёт. Книга вторая. В битве великой - страница 11

стр.

— Задержать продавца! Эй, Кравченко! Скорей сюда, — позвал он вышедшего из крепости фельдфебеля. Тот пустился во всю прыть.

— Что прикажете?

— Сейчас же задержать продавца пирожков, доставить в канцелярию. Следи, чтобы солдаты не читали вот таких листовок. Всё собери и представь мне. Солдат, покупавших пирожки, перепиши, начни с Замятина.

— Слушаюсь.

Офицер направился в помещение канцелярии, а Кравченко побежал выполнять приказание. Но пока шла беседа офицера с фельдфебелем, половина покупателей растаяла в зарослях сада.

…Парень, добродушно улыбаясь, не делал попытки к бегству. Наоборот, он приветливо предложил фельдфебелю свой товар:

— Ашай, сарбаз… Яхши самса[2]>.

— Пойдём-ка, брат, до начальства. Иноятов! — позвал он стоявшего в стороне солдата татарина. — Стереги его, чтобы не убег. Стой, не уходить! Ишь, всего пять человек осталось. Куда подевались ребята?

— Не могу знать, — пробормотал белобрысый солдат, дожёвывая пирожок.

Фельдфебель всех переписал и повёл незадачливого торговца к своему грозному начальству.

Неповоротливый, как слон, добродушный и беспечный предстал парень перед грозные очи офицера. Он назвал себя Мансуром. На вопрос, где берёт запрещённые листовки, отвечал, широко открыв глаза.

— Зачем запрещённые?

Однажды он их нашёл целую пачку на базаре возле караван-сарая.

— Украл, значит?

— Зачем украл? Воровать грех. Мансур никогда не воровал.

Он смотрел так изумлённо, говорил таким искренним голосом, что невольно внушал доверие… Стречковскому стало скучно вести допрос, и он решил передать арестованного в жандармское отделение.

Так Мансур очутился в том неприветливом здании на крутом берегу Анхора, о котором носились такие мрачные слухи.

Три дня просидел бедный парень в тёмном сыром чулане. В ответ на все вопросы он глупо улыбался и твердил всё одно и то же.

Первые листовки он нашёл, вторые купил у "анашиста"[3] за три копейки, что раньше пирожки он не завёртывал.

Крысенков выходил из себя и требовал признания, что Мансур имеет связь с революционерами.

Хотя вызванные на допрос солдаты, опустив глаза, все как один подтверждали показания арестованного, ротмистр не прекращал дела. Ему нужна была жертва. Несколько месяце" он не вёл допросов сам. В одни из апрельских вечеров, когда пряный запах акации дурманит голову, а тёмные ночи дышат тайной и лаской, Крысенков сидел в своём кабинете, медленно потягивая коньяк из серебряного стаканчика. Неожиданно открылась дверь, в неё протиснулся толстый полковник. Несколько дней назад полковник поднялся с постели после мучительных припадков острой боли и печени.

Ротмистр встал.

— Прошу, полковник, в кресло. Не угодно ли? — Он указал на коньяк.

Полковник, вздохнув, облизнул пересохшие губы, сказал с сожалением:

— Запрещено строжайше. Ни спирта, ни волнений. Полное спокойствие.

— В наше-то время? Мудрено выполнять такие предписания.

— Подумайте, как нелепы врачи. С одной стороны — война, сын попал в плен, с другой — революция как на дрожжах поднимает все слои общества, а они — полное спокойствие…

— Революцнонеры-то обнаглели…

У полковника заблестели заплывшие глазки. Он плотоядно улыбнулся. Понизив голос, спросил:

— Сцапали кого-нибудь? Что они замышляют?

— Замышляют празднование Первого мая. Железнодорожные мастерские бурлят. Листовками наводняют город. Неуловимы, черти. Сцапали — так, мелочь, плотва.

Помолчали, каждый думая о своём. Наконец полковник спросил шёпотом:

— А позабавиться с кем-нибудь есть?

Крысенков окинул своего начальника пренебрежительным взглядом.

— Развлечься хочется? А потом будете труса праздновать как прошлый раз?

— Так это, того… Тот русский был. Рабочие шум и гам подняли… А вы бы этими, аборигенами, забавлялись, бессловесный народ, покорный…

Ротмистр, прищурившись, смотрел на лампу, казалось, что-то обдумывал. Потом, вздохнув, проговорил:

— Что же, потешу вас. Попался гусь, листовки распространял.

— Серьёзно? — полковник насторожился.

— Какое! Глуп, бестолков, по-русски — ни бельмеса! Но… бечара[4], о нём никто не вспомнит.

— Да ну! Давайте, давайте его!..

Ротмистр нажал кнопку настольного металлического звонка, тот резко заверещал. В кабинет вошёл степенный вахмистр и вытянулся у двери.