Гниль в её голове - страница 9

Однотипные грязно-серые дома составляли всё видимое убранство города. Они топорщили напоказ антены и тарелки, выпячивали балконы и соревновались, кто дальше забросит провода. Нечем ещё им было похвастаться, дома роднились своим уродством, пестрели разномастными окнами, и, глядя на них, Соль думала даже, что её собственный замок, это творение душевнобольного архитектора-стеклодува, в сравнении с местными строениями был очередным чудом света. Деревья тут тоже имелись, лысые и корявые, стоящие больше по одиночке, протягивающие к небу, серому, как и над Замком, одну или две ветки и стыдливо пряча культи, оставшиеся на месте остальных. Рядом лежала дорога, грязная и склизкая, подобное всему убранству, с каким этот мир приветствовал её, в развороченном коричневом снегу. Под ногами то и дело обнаруживался мусор, фантики и бутылки. Соль разглядывала отвратительное место на бегу и всё больше жалела, что не осталась в Замке и не умерла вместе со всеми своими друзьями.

Невдалеке раздался короткий детский вскрик — несомненно, это малышка, которую она бросила! — а за ним выстрел. Они убили её. Вот так запросто лишили жизни! Она была ребёнком! Да, обезумевшим, но дети не опасны! Выходит, Соль тоже вот так запросто сейчас застрелят…

Она обернулась, чтобы посмотреть, насколько далеко погоня, и сразу осознала, что зря отвела взгляд от своего пути — ноги тут же оказались на бугристом льду, девочка оскользнулась, с тихим всхлипом упала и проехала несколько метров, прежде чем смогла снова подняться и пойти. Сил бежать уже не было. На Соль навалилась утомление и жалость к самой себе. Помнится, в книжках такое бывало только по окончанию преследования или битвы. Отчего же с ней всё не так? Почему она даже свою собственную шкуру спасти не в состоянии? Или просто не хочет? А на что ей теперь её жизнь? И всё же, на ходу вытирая слёзы, почти не разбирая пути, она шла дальше — инстинкт оказался сильнее.

Свернув за угол грязно-красного кирпичного дома — из подвала его клубами вздымался пар, пахнущий сыростью и тухлятиной, а из окон — сдобными булками — Соль оказалась перед рядком гаражей. Они были сродни домам — одинаковые, похожие на коробки, серые и металлические. Некоторые, поставленные раньше других и служившие ориентирами для рядов, начинали крениться в разные стороны. Огромные замки, обмотанные цветным целлофаном, следы собачьей мочи на стенах и накипь сварки в углах — взгляд её выхватывал отдельные фрагменты и присовокуплял их к общей картине мира. Надо быть очень смелым и сильным, извращенцем или душевнобольным, чтобы повесить у себя такую картину. Заметив достаточно широкий просвет между гаражами, Орсолья юркнула в него. В десятке метров за спиной раздавались шаги и лай. Им выдали собак, чтобы отыскать её? Продолжать своё бегство не представлялось возможным. Собаки! Уж они-то точно найдут её! Слёзы, обжигающие и колючие, с новой силой покатились из глаз. Снег в этой расщелине меж гаражей был утоптан — сюда, должно быть, часто заходили — на ржавом металле бугрились обледенелые жёлтые подтёки, в глубине этого гаражного аппендикса блестело битое стекло и использованные презервативы, чуть припорошенные снегом. И это место станет её могилой. Соль явственно представила этот мерзкий, воплощающий всю человеческую порочность закуток, в котором в неестественной позе застынет навеки её тело. Грязное шифоновое платье, кровь, сочащаяся из ран на лбу и щеке, и съехавшая на бок корона. Отвратительное зрелище! Но такая паршивая принцесса, как Орсолья, вряд ли имела право желать лучшей смерти.

Совсем близко под медленными шагами заскрипел снег. Наконец перед гаражной расщелиной, в которой пыталась скрыться Орсолья, остановился всего один человек. На нём была сходная с той, что носили прочие взрослые, одежда, но он был много моложе. Лицо его не имело, казалось, никаких признаков возраста, а спустя время Соль с удивлением обнаружит, что совсем не помнит этого лица. Оно не отталкивало её — вот и всё, что она сможет сказать. В молодое приятное лицо были вправлены угольные, почти не блестящие глаза. Он поманил девочку к себе.