Год черной луны - страница 10

так сразу и думаешь: господи, а я-то… невежа невежей. Я мехмат заканчивал и по гуманитарной части не слишком напрягался, хотя читал, естественно, все, что в наше время полагалось, Булгакова там, Гессе, но по-настоящему литературой и искусством только при Татке заинтересовался: она меня с первых дней по выставкам таскала, в театры, в консерваторию. Я под скрипочку на концертах засыпал, а она злилась, убежала один раз даже. Просыпаюсь — музыка кончилась, жены нет… Долго потом мириться пришлось.

Стали мне вспоминаться картинки из нашей долгой жизни, самые лучшие, самые светлые. Я Татку очень любил, всегда. Хотя, конечно, сами понимаете. Мужик — человек слабый. И командировок в последнее время столько, что реже дома бываешь, чем по городам и весям. Но все равно, в общем и целом вел себя прилично, а если что, мучился страшно, противно было. А Тусю свою как увижу, все во мне сразу теплеет и будто на место становится.

В общем, чем дольше я на диване лежал, тем сильней меня к Татке тянуло, а на Лео злость брала. И что она на мою голову навязалась? Зачем? Чтобы всю жизнь мне переломать? Как я теперь домой вернусь, даже если Татка меня простит, что вряд ли? Все равно теперь будет знать, что я совсем не тот идеальный муж, каким представлялся. Но вдруг эта чертова порча действительно существует? Может, не в таком виде, как я думаю, но все же влияет на человека и он сам не свой делается? Может, если Татке рассказать, она поймет? Если порчу снимут и я стану как был, поверит и не будет очень уж сильно клеймить позором? Съездить, что ли, правда, к этой бабке?

Я сел, спустил ноги с дивана. Черт, и зачем вчера столько пил? Помотал головой. Бр-р-р-р. Думаю: «Совсем ты, друг, сбрендил. Какая бабка, какая порча? Сам математику-физику изучал, материалист до мозга костей, а туда же! Езжай домой и забудь о глупостях! А то на девочек его потянуло».

Вышел на кухню. Сашка уже завтрак приготовила, кофеек, бутерброды.

— Покурим, — говорит.

Покурили, кофе выпили.

— Ну что, едем к бабуле? — спрашивает. — Мне, кстати, давно к ней надо.

Я замялся. С одной стороны, ехать никуда не хочу, с другой — вчера почти обещал, да и отказывать не люблю, особенно женщинам.

— Знаешь, Саш, мне бы на работу, и вообще, я вроде на диване твоем отоспался, лучше стало.

— Естественно, лучше, только не думай, что на этом все кончилось. Говорю тебе: не хочешь погибнуть — давай съездим. Дело серьезное, специалист нужен.

И дальше в таком духе. Рамку опять достала, поле померила, сказала, что если и лучше, то совсем чуть-чуть, а вообще как был гриб, так и остается. Я, чтобы время потянуть, сказал, что сначала позвоню Тате, а дальше решу. Когда номер набирал, руки так дрожали, что мимо кнопок промахивался. Стыдно же, господи, больно, страшно!

Подходит. Голос заплаканный, несчастный; прямо ножом по сердцу.

— Тусенька, — говорю, — это я. — А самому трубку хочется бросить и убежать куда глаза глядят, чтобы не было меня на свете, убийцы проклятого. — Прости меня. Я такого натворил. Саня считает, что на мне порча. Говорит, надо к бабке ехать, чтобы отчитывала. Может, правда?

— Знаю, она мне звонила. Поезжай, хуже не будет. Хуже некуда.

— Сейчас и поедем. Потом позвоню, расскажу. Да, и с днем рождения тебя.

— Спасибо, — шепчет, — а потом ты куда? Домой?

— Нет, лучше в гостиницу. Пока я «порченный».

— Хорошо. — А в голосе такое, что умереть можно. Думаю, надо бы к ней, как она там одна, а самому позорно невыносимо, и понимаю: не могу, сгорю со стыда.

Повесил трубку и говорю Сане:

— Собирайся, едем к твоей бабуле.

Погода, как назло, выдалась отвратная.

Дождь со снегом, мрак, ветер. Туся такую любит, на ее день рождения часто бывает подобное — конец октября, нормально.

Короче, отправились. На дорогах сумасшедший дом, пробки, аварии, толкотня, все нервные, бешеные. Саня диск с какой-то попсой несусветной прихватила. Я под эти завывания в два счета опух, начисто соображать перестал, а она знай себе восклицает:

— Нет, все-таки жить хорошо! Скажи, Вань? — И кофе из термоса предлагает.

Минут через двадцать убить ее захотелось.