Год, Год, Год… - страница 4

Хозяин — Васил. Два сына его, Аракел и Гурген. В тот день оба были дома. Перед каждым стоял чай в стаканах, ждали, пока остынет. Аракел, пастух, дома редко когда гостил — он рано засыпал, просыпался чуть свет и, так как дел у него тут никаких не было, сильно скучал. На собрания не ходил. Не понимал, для чего они. Ум его не выносил сложностей, он чувствовал себя хорошо тогда только, когда рядом были горы, овцы, лай собак, туман. Дома он уставал, больше двух дней не мог оставаться.

Младший, Гурген, — полная противоположность брату. Новые времена пришли, все смешали. В суматохе, среди сутолоки и шума решался вопрос будущего. И среди поднявшегося шума и неразберихи, озабоченные, терзались в размышлениях Басил и советчик его, младший сын Гурген.

Втроем они пошли на собрание (Аракел уже спал). В полутьме, рассевшись на длинных скамьях, раскрасневшись, люди сквозь табачный угар всматривались в сцену. На сцене, на столе горели две керосиновые лампы. Сидевшие за столом демонстративно вертели карандашами, что-то писали, демонстративно, напоказ читали — быть грамотным было в новинку, и всем видом своим они говорили: смотрите, смотрите, руководить — дело вам нешуточное, не из легких, ага! Председатель Зинавор сидел в центре, лицо — между двух ламп. Доволен был, что в центре сидит, что столько народу перед ним. Улыбался сумрачно.

Стены клуба разукрашены были плакатами, картинами, лозунгами: «Укрепляй связь города и деревни», «Овладевай грамотой», «Учение — сила». На желтоватой бумаге, параллельные, выстроились красные столбики различной высоты. Столбики были снабжены цифрами и большим смыслом: столбик 1920 года был совсем коротенький, в 1921 году столбик был чуть повыше, в 1922 был еще немножко выше, но зато в 1930 — в 1930 году красный столбик должен был быть очень, необыкновенно высоким.

Шло первое гражданское крещение. Молодой паренек объяснял, кто как должен вести себя, отдавал последние распоряжения.

С младенцами на руках на сцену поднялись матери. За ними следовали крестные с красными флагами наперевес. Расселись. Младенцы плакали, народ в зале смеялся.

— Внимание, — объявил Зинавор, — гражданское крещение начинается!

Принимая крестников, крестные говорили о будущем, которое их ждет, говорили о том, что предстоит им свершить в жизни, какие задачи стоят перед ними. Председатель прерывал выступавшего хлопками. То и дело звучали аплодисменты и возгласы «ура».

— Собрание ничего, неплохая штука, — говорили друг другу в зале.

Опираясь кулаками о стол, Зинавор подался вперед.

— Товарищи, наше село получило наконец врача. Мне по телефону руководство велело достойно принять его. Мы отвели ему дом покойного Саргиса, он сказал, что непривычный так жить, хотел обратно в Ереван вернуться, спасибо, Басил повстречался ему, уговорил, в свой дом отвел — одним словом, да здравствует врач Стефан Есаян, товарищи!

Три года прожил он у Басила.

Басил. Потрескавшиеся руки смазывал машинным маслом, уходил на работу. Возвращался, перед сном снова смазывал. Словно сам бороной был. Телегу, плуг — все, что было, сдал в артель, только масло это себе оставил. И столько он перевел его на свои руки и столько промаялся, пока не стала артель коллективным хозяйством.

Таким запомнился Стефану Басил в те первые годы.

Теперь он старый. Шарит палкой по полу. Болезнь его называется старостью, но он не понимает этого, как не понимает этого никто.

— Того белого, Стефан, ежели не кончилось. Говорю, очень помогает, дай белого того лекарства… В субботу вышел на улицу, ветер был, холодный зимний день…

— Да ведь лето сейчас, дядя Басил. — Врач засмеялся, увидев, как старик свел брови, совсем как в молодости, когда отхлебывал из блюдца чай, — лето на на улице, слышишь…

— Да, не послушался невестку, дай, говорит, на спину тебе горшок поставлю глиняный, он в прошлый раз мне хорошо помог, Стефан, а я в тот день спину не укрыл, забыл, утром встали, смотрим — снег… Слышать я стал плохо, плохо слышу…

— Помнишь, говорю, как я домой уже возвращался, ты мне встретился на пути, уговорил, к себе в дом привел. Если бы не ты тогда, не было бы меня сейчас здесь. Помнишь, дядя Басил?