Год колючей проволоки - страница 3

Иногда он сравнивал – эту войну и ту. Эта была какой-то не такой, чистенькой… и одновременно подлой. Там, в Грозном, они воевали, и воевали до этого в зеленке, они схватывались с врагом на равных, убивали и умирали. Их врагом были бородачи – молодые, нечесаные, заросшие бородами дурнопахнущие фанатики, которые так привыкли грабить, что больше ничего и не видели, кроме этого. Их врагами были офицеры – такие же офицеры той же самой Советской Армии, как и они сами – иногда по связи они выходили друг на друга, расспрашивали, где и кто служил, вспоминали. Ходили слухи, что где-то ходили и на нейтралке вместе пили водку, стараясь забыться, уйти и не видеть всю эту грязь и мерзость, в которую их втаптывала родная страна. Были и волчата – совсем еще неподросшие пацаны, взявшиеся за автомат; в Чечне был культ оружия, культ силы, там мать никогда не приедет в отряд забирать своего сына, как бы плохо ни воевал его командир – а плохо воевали к тому времени почти все, опытных повыбили. И вот эти волчата, только и знавшие «Аллах Акбар!» – смело бросались вперед, паля из автомата, они готовы были умереть, но забрать на тот свет с собой одного-другого ненавистного им русиста, они больше всего зверствовали над захваченными в плен молодыми русскими солдатами, вымещая на них свой щенячий, глубоко спрятанный в душе страх. Эти были будущим… если те волки были настоящим, они были все же людьми, хоть волей судьбы и брошенные по ту сторону баррикад – то эти были будущим, жестоким и кровавым будущим. С ними же не сядешь на нейтралке с бутылкой, не вспомнишь старые дела – эти будут зубами рвать, и не только военных, – всех, кто им попадется под руку…

Но та война – с разорванным трассерами небом, с мельканием серых теней в оконном проеме, с болотно-зеленым светом в ночном прицеле, со сбивчивым бухтением-хрипом по рации, со стоном раненых на вот уже третий день как обложенном со всех сторон блоке – та война была для него близкой, простой и понятной, такой, какой и должна быть война. И вторая война, которую он уже пропустил, была понятной – просто первый раз их предали, второй раз – нет, и они победили. Добили гадину.

А эта…

Тихая и жестокая, с множеством смыслов, которые невозможно понять, с отсутствием видимого сопротивления, с правильными словами и мерзкими делами. Американцы и поляки сами старались не воевать – они послали на самые грязные дела людей из дивизии Бандеры, дивизии Шухевича или вспомогательной полиции. На улицах Киева было относительно тихо, если не считать блок-постов, да и их было немного, но это было только видимостью. Надо было помнить, что за тобой постоянно следят, что, может быть, именно за тобой следит объектив камеры беспилотного летательного аппарата или самолета разведки и управления, висящего над городом. Киев стал городом тихой, сочащейся из всех щелей злобы и ненависти – где одна половина города ненавидела другую, и одни считали других пособниками оккупантов, а другие первых – азиатским быдлом. В этом теперь был весь Киев – некогда древний, элегантный, раскинувшийся по обеим берегам Днепра город с каштанами, с Крещатиком, с мостами и с пляжами, очаровательными девушками. Когда началось – Киев почти не пострадал, по нему не наносили ударов, в отличие от Одессы, Севастополя, Донецка или Харькова – но как-то так получалось, что он пострадал при этом больше всех. Оккупантам удалось убить душу Киева, превратив его из того, что было – в город взаимной тихой ненависти, в город, где живут глубоко чужие и даже чуждые друг другу люди.

Вот за это Тахиров оккупантов простить и не мог.

Хотя иногда и задумывался – а может, это не американцы с поляками, может, это они сами убили свой родной город, точно так же, как убили до этого родную страну. Может быть, и так… нельзя безнаказанно убивать родной город и родную страну… и нет им прощения за то, что они сделали. Каждый выгребает по делам его.

Приняв десятиминутный ледяной душ, он оделся – привычка, терпеть не мог быть неодетым, потому что могло получиться так, что в любой момент придется спасаться, – прошел на кухню, поставил на газ сковородку. Газ, как ни странно, был – Россия продолжала поставлять его. Может быть, так и лучше.