Год нашей любви - страница 4

– Правда, красота? – Голос незнакомца прозвучал по-мужски хрипло, отчего по моему телу пробежали мурашки. – Сломана в двух местах. – Он протянул руку отцу. – Я Адам Хартли.

– Должно быть больно, мистер Хартли, – сказал отец, пожимая его руку. – Я Фрэнк Каллахан.

Адам Хартли бросил взгляд на свою ногу.

– При всем уважении, мистер Каллахан, вы просто не видели того, кому я надрал задницу!

Лицо отца стало напряженным, но Хартли тут же широко улыбнулся:

– Шучу, сэр! Не волнуйтесь, вашей дочери не придется жить рядом с дебоширом. Если честно, я просто упал.

Выражение облегчения на лице моего отца было таким искренним, что любовный морок растворился, и я засмеялась.

Прекрасный новый сосед протянул мне руку, и мне пришлось подъехать, чтобы пожать ее.

– Отлично сыграно, – сказала я. – Я Кори Каллахан.

– Приятно познакомиться, – начал он, сжав в своей большой ладони мою. Его сияющие карие глаза были прямо передо мной, и я заметила, что их зрачки обрамлены более темными кружками. Движение, с которым он наклонился пожать мне руку, заставило меня снова зардеться. Неужели здесь и правда так жарко?..

На этот раз мое оцепенение прервал пронзительный женский голос, донесшийся из комнаты моего соседа.

– Ха-а-артли-и-и-и-и! Я хочу, чтобы ты повесил фотографию, которая будет напоминать обо мне, пока я во Франции! Но не могу решить, на которую из стен…

Хартли закатил глаза.

– Так вешай на все четыре, детка! Залепи эту берлогу до потолка! – заорал он.

Мой отец усмехнулся и подал Хартли его костыль.

– Милы-ы-ы-ый! – снова послышалось из комнаты. – Ты не видел мою тушь?

– Но зачем она такой красотке?! – крикнул он, вставляя костыли в подмышки.

– Ну Хартли-и-и-и-и! Помоги мне искать!

– Никогда не срабатывает. Приятно познакомиться, – сказал он, подмигивая. А потом, заглянув в открытую дверь, деловито произнес: – Я здесь, чтобы положить конец Великой косметической депрессии.

С этими словами Хартли исчез за дверью – как раз тогда, когда моя мать вышла из спальни с напряженным лицом.

– Ты уверена, что мы ничего больше не можем сделать для тебя? – спросила она, и в ее глазах отразился страх.

Будь хорошей девочкой, одернула я себя. Защита ребенка от всего подряд уже окончена.

– Большое спасибо за помощь, – ответила я. – Но, думаю, вы уже сделали все, что могли.

На глазах мамы выступили слезы.

– Пожалуйста, будь осторожна, – сказала она охрипшим голосом, наклонилась и обняла меня, прижав мою голову к своей груди.

– Обязательно, мам, – ответила я невольно тише, чем обычно.

Мать глубоко вздохнула и, кажется, взяла себя в руки.

– Позвони, если тебе что-нибудь понадобится.

Она открыла входную дверь общежития.

– Но если ты не будешь звонить несколько дней, мы не запаникуем, – поспешил добавить отец.

Дверь закрылась, и последним, что я увидела, был быстрый прощальный взмах его руки.

Они наконец ушли.

Я вздохнула, и в этом вздохе не было ничего, кроме облегчения.

Полчаса спустя мы с Даной отправились на барбекю. Она пересекала улицу, а я спешила следом.

В Харкнесс-колледже студенты учились на двенадцати факультетах. Прямо как в Хогвартсе из «Гарри Поттера», только без Распределяющей шляпы. В Бомонте и других зданиях, окружавших огромную Лужайку новичков, жили все первокурсники. Все, кроме нас.

Мы с соседкой обитали в Макгеррине, хотя приписаны были к Бомонту и должны были переехать туда на втором курсе. К счастью, Макгеррин располагался недалеко – на другой стороне улицы. Брат говорил мне, что Макгеррин использовался для самых разных целей: в нем поселяли студентов, чьи дома ремонтировались, или иностранцев, приехавших по обмену. Очевидно, также он был местом, где давали приют калекам – таким, как я.

Мы с Даной миновали несколько мраморных арок и двинулись прямо на запах куриного барбекю. Аромат привел нас на ту самую Лужайку новичков, которую окружали здания, одно старше и красивее другого. Все они были украшены крутыми каменными ступенями, ведущими к роскошным резным деревянным дверям. Не в силах удержаться, я пожирала изысканные фасады жадными глазами туриста. Таким был Харкнесс-колледж: каменные горгульи, три века истории. И пусть на инвалидном кресле проход внутрь для меня был закрыт, любоваться архитектурным великолепием все равно было приятно.