Год рождения - страница 14
— И он просил тебя сказать ей, что ее муж жив и здоров, да? — спросил я.
— Да, — коротко ответила мать, перестав удивляться моей осведомленности.
— Так… А потом? — поинтересовался я.
— А что потом? — грустно переспросила мать. — Потом он обнял меня, погладил по животу — я уже ждала тебя, — и собрался уходить… Но затем вернулся и сказал: «Если со мной что-нибудь случится, знай, что я всегда…»
Она замолкла и отвернулась. Я представлял, чего стоят ей эти воспоминания.
Но мне безумно нужно было знать все, что было связано с этим последним разговором матери с отцом, и поэтому я спросил:
— Что «всегда»?
— Ничего, — тихо ответила мать. — Он так и сказал: «Знай, что я всегда…» и сделал вот так… — И мать подняла правый кулак, как это делали интернационалисты.
Потом она в свою очередь спросила:
— Так ты объяснишь мне, что все это значит?
Я обнял ее за плечи, хотя, зная ее характер, не располагавший к подобным нежностям, делал это очень редко.
— Конечно, мама, — заверил я ее. — Только позднее. А сейчас мне надо идти в управление, меня ждут…
5
Однако поговорить с начальником отдела о результатах моих бесед с Анной Тимофеевной и матерью в этот вечер мне не удалось. Когда я пришел в управление, Василия Федоровича уже не было.
Разговор с ним состоялся на следующий день.
Выслушав мой доклад, он сказал:
— Ну что ж, по результатам этих бесед составьте справки и передайте их Осипову. И вместе с ним подумайте, что предпринять дальше.
— Товарищ полковник, — официальным тоном сказал я и заметил, как Василий Федорович с некоторым удивлением поднял на меня глаза. — Видимо, меня следует отстранить от расследования этого дела.
— На каком основании? — недоуменно спросил он.
— В нем оказался замешан мой отец, — объяснил я ему свою позицию.
— Что значит «замешан»? — переспросил Василий Федорович. — Вы считаете, что он сыграл негативную роль в судьбе Бондаренко?
Это был принципиальный вопрос! Если бы ответ на него был утвердительным, то меня не только следовало бы немедленно отстранить от расследования, но и вообще мог встать вопрос о возможности моей дальнейшей работы в органах госбезопасности.
— Нет, — твердо ответил я и добавил: — Скорее, напротив.
— Вот именно, — Василий Федорович с удовлетворением откинулся на спинку кресла. — Поэтому я не вижу никаких оснований для вашего отвода. К тому же вам поручен только розыск и предварительный опрос свидетелей. Все следственные мероприятия будет проводить Осипов.
— Ясно, товарищ полковник! — Я официально начал этот разговор и должен был официально его закончить. — Разрешите идти?
Но Василий Федорович не торопился меня отпускать. Он долго и внимательно смотрел мне в глаза, словно пытаясь заглянуть в самую душу. Потом, в отличие от меня, совсем даже неофициально, а скорее по-отечески сказал:
— Вот что, Михаил… Ты уж позволь мне сегодня так тебя назвать? Чувствую я, что в этом непростом деле и дальше все будет очень непросто. Поэтому мне хочется, чтобы ты, именно ты довел его до конца! Ты меня понял?
— Понял, Василий Федорович! — тоже совсем неофициальным тоном ответил я.
— Тогда действуй! — напутствовал меня Василий Федорович…
Вернувшись в свой кабинет, я сразу позвонил Осипову и сказал, что хотел бы доложить ему о результатах встречи с Анной Тимофеевной Бондаренко.
— Я сейчас занят, — ответил Осипов, — у меня допрос. Как только закончу, я тебе позвоню.
Я уже собрался положить трубку, как вдруг из нее снова донесся его голос:
— А впрочем, если свободен, заходи, поможешь мне кое в чем разобраться.
И только тут я вспомнил, кого сегодня собирался допрашивать Осипов. Поколебавшись немного, я ответил:
— Хорошо, иду!
А колебался я потому, что присутствие на этом допросе не только не могло доставить мне никакого удовольствия, но и было просто неприятно. И все же я согласился, но не из желания чем-то помочь Осипову — он и без моей помощи мог распутать любой клубок, — а потому, что мое присутствие могло быть полезно тому, кого он допрашивал.
Как только я вошел в его кабинет, сидевший за отдельным столиком человек бросил на меня быстрый взгляд, осекся на полуслове и низко опустил голову.