Год рождения - сорок первый - страница 14

— Товарищ генерал, — остановившись у порога, начал было докладывать командир Сотой, но Ермаков остановил его движением руки:

— Без формальностей, Иван Никитич. Проходите, садитесь.

Командир корпуса выглядел измотанным и издерганным, не таким лощеным, каким он старался выглядеть всегда, и даже его прическа — прямой пробор «под Шапошникова» — была сегодня не такой идеальной.

— Как настроение? — продолжил Ермаков. — Отмобилизовали нашу Сотую?

До Руссиянова дивизией командовал он, Аркадий Николаевич Ермаков, был с ней на Карельском перешейке и в Бессарабии и до сих пор считал ее «своей», родной.

— Отмобилизовал, а какой толк? Артиллерийские полки, как вам известно, пришлось отдать, некоторые спецподразделения — тоже, стрелковые полки раздроблены и разбросаны вокруг Минска… Неужели для дивизии, имеющей боевой опыт, не нашли занятия получше? Люди рвутся в бой, и если перегорят — будет худо.

— Нашли, Иван Никитич, нашли, — сказал Ермаков. — Наконец-то нашли. Доставайте вашу карту. Приказ такой: нашей Сотой, к пяти ноль-ноль двадцать шестого июня надлежит занять оборону по линии Ворново — Вандолино — Боровцы — Паперня — Ошмянцы… Считайте это пока устным, но вполне официальным приказом. Бумагу, разумеется, получите. Чуть позже.

— Занимать оборону без артиллерии?

— Ваши два полка Юшкевич вернет. Можете посылать за ними своего человека. А пока вас поддержит 151-й корпусной артполк. Полк в Здановичах, приказ ему отдан. Придет к вам с боеприпасами и имуществом — со всем, что сможет взять на своем транспорте. Справа у вас будет один полк 161-й стрелковой дивизии, слева прикрывайтесь, как сумеете, помочь ничем не могу, но полагаю, что в этот район отойдут какие-то наши части — подчините их себе. А что касается обстановки… — Ермаков порылся в бумагах, лежавших на столе, — то вот, взгляните. — Он протянул генералу Руссиянову несколько фотографий: — Данные нашей авиаразведки, трехчасовой давности… Это шоссе в пятидесяти километрах северо-западнее Молодечно. Колонны немецких танков. А между ними и нами, считайте, никого нет… Так что давайте, Иван Никитич, собирайте дивизию — и жесткая противотанковая оборона. Зарывайтесь в землю — и ни шагу назад!..

У себя на КП, спускаясь в свою землянку, генерал Руссиянов на ходу приказал встретившему его дежурному по штабу:

— Полковника Груздева с картой — ко мне. На двадцать два ноль-ноль собрать командиров полков и спецподразделений.

Полковник Груздев явился через несколько минут, расстелил на столе карту Минска и его окрестностей. Каждое место, отмеченное на ней, каждый овражек, каждая дорожка и тропка, каждый лесной массив были давно и хорошо знакомы и командиру дивизии, и ее начальнику штаба: не один раз выходили сюда на тактические учения батальоны и полки, не один раз разворачивались здесь учебные сражения, не один раз именно на этих рубежах, готовясь к настоящим боям, поднимались и шли в атаку бойцы и командиры Сотой. Теперь все, чему они научились в мирные дни, суровой и требовательной проверке подвергнет настоящий бой — бой, не прощающий никаких ошибок…

Часа через полтора начали прибывать командиры частей и спецподразделений. Первым приехал командир 85-го стрелкового полка — головного полка дивизии — подполковник М. В. Якимович, как всегда, подтянутый и даже в эти трудные дни по-своему элегантный. Следом за ним доложил о прибытии командир 331-го полковник И. В. Бушуев — несколько полноватый, веселый и добродушный с виду, потом появился полковник Н. А. Шварев — командир 355-го стрелкового полка, ветеран армии и партии, коммунист ленинского призыва, старый красногвардеец — суровый, с бронзовым от раннего загара лицом. Вместе с ними приехали их заместители по политчасти Ф. В. Зыков, С. И. Голод, Г. А. Гутник. Спустились в землянку командир разведбата майор С. Н. Бартош, дивизионный инженер Н. И. Илларионов, другие командиры штаба. Старший батальонный комиссар К. И. Филяшкин прибыл последним: предупрежденный дежурным, он даже не заходил к себе — прямо с машины (ездил по частям) пошел к командиру дивизии.

Генерал поднялся над столом, оперся о его край руками. Свет лампы озарял его лицо снизу, и оно казалось более суровым, чем всегда, — словно было высеченным из гранита.