Год тигра и дракона. Осколки небес. Том 2 - страница 14
Молодожены праздновали собственную свадьбу при свете полной луны. Очень романтично, традиционно и, как утверждал даос, угодно Небесам.
- У меня повышенная устойчивость к алкоголю, – заявила ванхоу, жизнеутверждающе икнув от полноты чувств.
Что верно, то верно. Небесная лиса перепить могла половину ханьского войска, если бы захотела. Братец Фань Куай до самой смерти, надо думать, стыдился того случая, когда свалился под стол на пиру, попытавшись пить вровень с ванхоу.
- Все равно – закусывай. Мясо будешь?
Саша кивнула.
Мясо она любила всегда – нежирное, хорошо прожаренное, ароматное от специй, это он oтлично помнил. И рука сама потянулась к палочкам. Юнчен ловко выловил кусочек мяса из тарелки и поднес к Сашиному рту.
- Ням-ням... вкусно!
Новобрачная аж зажмурилась от удовольствия, пережевывая угощение. Ну точно лисица! Не хватало только пушистых ушек на макушке и хвоста, лежащего на коленях. «Так! Надо меньше анимэ смотреть!» - приказал себе Юнчен. Губы его прекрасной ванхoу блестели от жира. Очень соблазнительно блестели, зовя к поцелую, на который он теперь имел полное право. А права свои он приучился утверждать ещё в бытность Сыном Неба, да и ванхоу никогда тoму не противилась. Не отстранилась и теперь, пока у них обоих не кончилось дыхание, а под сомкнутыми веками не заплясало сразу сотня разноцветных лун.
- Ο, - чуть хрипловатым, немного надтреснутым голосом, тем самым, что чудился ему все две тысячи лет подряд, тем, который он тщетно пытался услышать и узнать, и сходил с ума от неуловимо ускользавших воспоминаний, мурлыкнула она: - Настоящая, нормальная, человеческая брачная ночь, да? И никаких тростниковых циновок у меня под… спиной, никаких писем от вана-гегемона, пьяных соратников и верных друзей под дверью? Только ты, я и сверчки?
- Нафиг сверчков, – решительно заявил новобрачный, деловито обшаривая взглядом даосский двор в поисках будущего брачного ложа. - Только ты и я.
- А вон, под навесом, - подсказала подходящее место ванхоу. - И соломка по-прежнему навалена, как тогда, помнишь? Вот только…
Но о чем там ещё собралась порасcуждать разболтавшаяся красавица, герой так и не узнал. Потому что, утянув ее под навес на солому, молвил строго, как и подобает владыке:
- Вечер воспоминаний устроим чуть позже. А пока умерь болтливость, моя императрица, или я найду твоим устам иное применение.
И ведь нашел, хитрец лукавый, да и не только устам. Но и возрожденная ванхоу, паче чаяний развернулась ему под стать. Куда только делась недавняя Сашина... нет, не робость, а словно бы неуверенность. Неуверенность во всем: в себе, в нем, в их близости и в праве ее, Саши, на эту близость? Теперь эта, одновременно и до каждого вздоха знакомая, и до каждой родинки новая женщина не робела, не смущалась и не следовала за ним, послушно принимая его страсть и слегка стыдясь собственной. О нет, сейчас она и брала, и отдавала уверенно и открыто, раз и навсегда утверждая – нет, подтверждая! - свое право. Да ещё и с выдумкой, изобретательно, игриво и естественно, будто и впрямь была лисой, прожившей праведной жизнью тысячу лет.
«Нет, - оглушенный, Юнчен успел ухватиться за ускользающую мысль – единственную мысль в гулкой и пустой голове. - Нет, не тысячу. Две тысячи проклятых лет».
- Двадцать два столетия без тебя, - пробормотал он сперва прямо в мокрые завитки, затем в чуть выступающие пoзвонки там, на шее. – Я искал тебя, сам не зная, кого ищу. Двадцать два века я искал. Где была ты?
Ломкие сухие стебли крошились в конвульсивно сжимающихся пальцах небесной лисы. Невнятно и глухо вскрикнув, она извернулась, сумела повернуть набок голову и выдохнула:
- Лю.
Имя ударило его куда-то под лопатку, будто тяжелая стрела сюнну – или свинцовая, размером со сливу, пуля из голландского мушкета. Теперь он знал, с чем сравнивать это... вот это вот...
- Лю.
Последним сознательным усилием воли Сын Неба удержал собственные зубы, уже впившиеся в загривок его небесной ванхоу. Ну... почти удержал. Да.
- О-о-о... – стонала перерожденная хулидзын, слабо возясь среди соломы. - Ы-ы-ы! - и обвиняюще ткнула острой травинкой ему под ребро.