Годы молодости - страница 11

стр.

— Ну вот, видите, — сказал он, — вы уже сейчас каждое не нравящееся вам мнение о таланте Куприна считаете несправедливым. Я сказал вам то, что считал необходимым сказать, и больше вы никогда об этом от меня не услышите. Конечно, я желаю вам, чтобы правой оказались вы, а не я. Буду искренне рад этому.

Только с годами я поняла и оценила бескорыстную любовь А. И. Богдановича к журналу и к литературе. Когда все мелкие столкновения и обиды отошли в прошлое, Куприн с большой теплотой писал о нем в своих воспоминаниях>{12}.

— Лучшее, что было написано об Ангеле Ивановиче, — говорила его вдова, — это посвященные его памяти воспоминания Куприна.

Сборник рассказов, на который в своем суждении о Л. Андрееве ссылался Богданович, вышел в начале осени 1901 года, до приезда Куприна в Петербург. Это была жиденькая книжка, напечатанная на плохой бумаге, в светло-желтой обложке. Стоила она восемьдесят копеек.

К редакторам и критикам больших столичных журналов и газет Андреев обратился с письмами, в которых просил отметить в печати его первый литературный дебют.

— Я ответил Андрееву, — говорил Александре Аркадьевне Н. К. Михайловский, — что в ближайшем литературном обозрении непременно напишу о нем. Талантливому начинающему молодому писателю следует помочь выдвинуться.

Это мнение Михайловского, еще до появления его статьи об Андрееве в ноябрьском номере «Русского богатства», стало известно в литературных кругах>{13}.

После хвалебной статьи Михайловского, послужившей камертоном для всей провинциальной печати, успех сборника Л. Андреева был обеспечен.

Отношение Александры Аркадьевны к Куприну, когда он стал моим женихом, изменилось. Она начала относиться к нему более критически, нежели раньше. Настроение ее было мне понятно. Прошел только год после смерти любимой дочери, и теперь, когда она сама была больна, ее пугала мысль о предстоящем одиночестве. Александра Аркадьевна боялась, что Куприну надоест Петербург, который, она знала, он не любил, он захочет опять странствовать по провинции и увезет меня с собой. Между ними начали возникать некоторые трения. Первое, что не понравилось моей матери, это то, что он начал называть меня Машей, а не Мусей, как звали меня с детства в семье, знакомые и подруги.

— Почему вы называете ее Машей? — недовольно заметила она Александру Ивановичу. — Что это за Маша? Везде бывают горничные Маши, а у нас Маша-кухарка.

— Маша — хорошее, простое сокращение от имени Мария, а разные там Муси, Куси, Фруси — это все кошачьи или собачьи клички, которые мне режут ухо.

Александра Аркадьевна обиженно замолчала, через некоторое время сказала, что хочет отдохнуть, и сухо с ним простилась.

Следующая стычка между ними произошла по поводу Чехова.

— Вот мы с Александрой Аркадьевной говорили о том, какая скучная беллетристика во всех толстых журналах, — обратился как-то Богданович к Александру Ивановичу. — Нет ничего выдающегося, останавливающего внимание. И, главное, везде все одни и те же имена.

— Если вы хотите, я могу попросить Антона Павловича его пьесу «Вишневый сад», которую он заканчивает, отдать в «Мир божий», — предложил Куприн. — Я не обращаюсь к нему с этой просьбой от имени «Журнала для всех», так как небольшой объем его не позволяет поместить пьесу сразу, делить же ее, конечно, нельзя. Также и гонорар Чехову для такого небольшого журнала, как миролюбовский, был бы слишком тяжел.

— Гонорар? — переспросила Александра Аркадьевна. — А какой же гонорар?

— Тысяча рублей за лист.

— Что? Тысяча рублей за лист? Да это же неслыханно, — воскликнула Александра Аркадьевна. — И это Чехову, значение которого почему-то стали так раздувать последние два-три года, что чуть ли не произвели его в классики. Да знаете ли вы, Александр Иванович, что «Вестник Европы» — самый богатый из журналов — всегда платил Глебу Ивановичу Успенскому, не чета вашему Чехову, сто пятьдесят рублей за лист. Глеб Иванович был очень скромный человек и, конечно, сам никогда не поднял бы разговора о размере гонорара. Поэтому Михайловский обратился к Стасюлевичу с просьбой ввиду тяжелого материального положения Успенского повысить ему гонорар. И Стасюлевич отказал. Вот как обстоит дело с гонорарами в толстых журналах, — язвительно добавила она. — Что вы на это скажете?