Годы молодости - страница 19

В примыкавшем к церкви большом белом зале, где на стенах в парадных формах красовались цари, происходило поздравление.

— Скоро эта кукольная комедия кончится, — наклонясь ко мне, шепнул Александр Иванович. — Вас уже все дамы и бородатые, лысые, бритые мужчины перецеловали или не все?

Александр Иванович знал только очень немногих. Натянуто улыбаясь, он произносил общепринятые любезные слова, а сам с нетерпением ждал конца церемонии.

Однако кукольная комедия продолжалась долго. В зале был сервирован стол. Гостям предлагали шампанское, фрукты, конфеты, торты — словом, все, что полагается во время дневного приема. Пожилые гости скоро уехали. Оставалась молодежь и те, кто себя к ней причислял. Разбиваясь на группы, они весело болтали, что очень задерживало дома обед.

Тетя Вера была москвичка, и все московские обычаи были для нее святы. Поэтому ее нельзя было убедить в том, что никакого торжественного свадебного обеда не должно быть, когда моя мать больна и присутствовать на нем не может. Все равно тетушка настояла на своем.

В церкви нас задержала веселившаяся молодежь, и мы приехали домой с значительным опозданием.

Закуска была почти съедена, а гости очень веселы. Не обошлось и без скандала.

Крайне сдержанный, корректный, непьющий Ангел Иванович Богданович был совершенно пьян.

Случайно он оказался за столом с близкой приятельницей Александры Аркадьевны А. Я. Малкиной — издательницей журнала «Юный читатель». Они друг друга недолюбливали: Богдановичу не нравилась слишком крупная материальная поддержка, которую оказывала Александра Аркадьевна этому журналу. И Малкина это знала. Между ними началась пикировка, которая перешла в ссору^>{23}.

— Скоро прекратятся пособия! У меня этого не будет! Я этого не допущу! — кричал Богданович, имея в виду тяжелое состояние Александры Аркадьевны, которая лежала за две комнаты от столовой.

У Малкиной началась истерика.

И только вмешательство Н. К. Михайловского прекратило этот скандал.

Татьяна Александровна, жена А. И. Богдановича, увезла Ангела Ивановича домой, и только теперь присутствующие обратили внимание на нас и продолжали пить уже за наше здоровье.

Шутливо-назидательную речь, обращенную главным образом к Александру Ивановичу, произнес Д. Н. Мамин-Сибиряк.

Обед затянулся до десяти вечера, когда мне и Александру Ивановичу наконец можно было отправиться к себе домой.

Александр Иванович нанял небольшую комнату у столяра, недалеко от квартиры моей матери, чтобы всегда я была близко от своего родного дома. Наш хозяин — одинокий старик лет шестидесяти — днем был занят в какой-то мастерской, а в свободное время работал на себя. Он был краснодеревец, любил свое дело и дома ремонтировал различную старинную мелкую мебель красного дерева, а на заказ делал шкатулки, рамки, киоты. Проходить в нашу комнату надо было через его помещение.

Старик приветливо встретил нас и тотчас же предложил поставить самоварчик.

— Небось притомились. Свадьба — дело нелегкое… Покушайте чайку, — добродушно сказал он.

— А правда, Машенька, стыдно признаться, — я зверски голоден. А ты как?

— Из-за этой глупой ссоры я за обедом есть не могла. А в церкви, — ты же знаешь, — было только шампанское и фрукты.

— Сейчас сбегаю в магазин на углу и принесу чего-нибудь поесть.

Вернулся Александр Иванович с хлебом, сыром, колбасой и бутылкой крымского вина. Но чая у нас, конечно, не было, и пришлось на заварку занять у хозяина. Александр Иванович взял гитару и запел:

— Правда, Машенька, хороший романс? Тебе нравится? Жалко, я не догадался вставить его в мой старый рассказ «Кэт». Он был бы там как раз у места.

Утром после чая Куприн садился читать и править рукописи для «Журнала для всех», а я уходила к матери и проводила в моей семье весь день. К шести часам из редакции приходил Александр Иванович, мы обедали, а после обеда возвращались к себе домой, и вечер был уже наш.

Только теперь мы могли говорить без помехи, ближе подойти друг к другу. И здесь, в нашей маленькой комнате в квартире столяра, Александр Иванович впервые начал делиться со мной своими творческими замыслами и говорить о себе, своих прошлых скитаниях и о том, что близко его затрагивало и волновало.