Годы на привязи - страница 4

— Дайте ему сажу, чтобы сердечко вернулось на место, он испугался!

Потом увидел, что тетя Кырмыз держит одной рукой мою голову, другой черную воду, сажу с казана, разведенную в воде, и упрашивает выпить. А женщин не так уж много: жена Сумасшедшего Ишанкула и Сумасшедшая Мамур — ближайшие соседки, прибежавшие на звук выстрела.

Была слабость, не было сил сопротивляться. «Боже, как побледнел!» — говорила Сумасшедшая Мамур-Я отпил глоток, меня уложили на одеяло и укрыли ватным халатом. Тетя Кырмыз массировала мне сердце и говорила, говорила хорошие слова. Жена Сумасшедшего Ишанкула отвлекала ее советами:

— Кырмыз-джан, надо бы его поднять ногами кверху и потрясти три раза, сердечко и вернется на место…

Совету ее вняли и, опрокинув вниз, меня потрясли несколько раз, пока кровь не прилила к голове. Потом снова уложили в постель, укрыв ноги стеганым халатом бабушки. И тетя Кырмыз снова массировала мне сердце и говорила, говорила хорошие слова. Мне хотелось спросить, где же тетя Гунча, где бабушка, но не было сил шевелить губами.

Я закрыл глаза и забыл об этом происшествии на целых тридцать лет, будто вмешалась та же сила, которая отвела ствол в момент выстрела.

На тридцать лет убаюкали меня слова этой доброй самоотверженной девушки и затолкали происшедшее в глубину памяти. Когда на следующий день я проснулся, все проявляли ко мне внимание, но никто не напоминал о случившемся. Только черная дыра в камышовой стене нашей хижины удивляла: откуда она и зачем здесь? И куда ведет? А вела она вот куда.

Мне казалось, что я куда-то держу путь. Притом целенаправленно. Паруса моей мечты были раскрыты прекрасным дуновениям неизведанного. И лодку мою несло. Иногда какой-нибудь дурной соблазн, упрямство, сомнение, дух противоречия пытались меня сбить с курса. Но я ощущал, порою смутно, порою ясно, знаки предупреждения, и если я пренебрегал ими или делал вид, что не замечаю, тогда получал по голове, и затем снова мощный толчок в спину кидал меня туда, откуда шел зов судьбы.

Куда же меня вело?

К той обожженной дыре от картечи в камышовой стене.

Она появилась однажды странным образом — вокруг головы одного человека, убийцы. Десять лет просидел он в заключении. Однажды он рассказал нам, как убил человека, там, в лагере. Он и еще двое его товарищей совершили самосуд над одним подонком, тоже зэком. Выяснив, что этот человек стал причиной гибели их товарища, очень хорошего парня, незаслуженно отбывавшего срок, они решили отомстить за друга. Утопили его в отхожей яме. Когда его бросили туда, связав руки и ноги, повесив на шею пудовый камень, полетели брызги и запачкали их. Я обратил внимание на эту деталь про брызги.

Вы бы слышали, как он рассказывал! Со смехом, без капли раскаяния! Слушая его, я успокоил разум, погасил восприятие, чтобы не слова слышать, а заглянуть за них, принять рассказ не в том толковании, в каком он преподносил, а увидеть суть человека, стоящего передо мной. Я сосредоточил все нервные токи во взгляде и направил в одну точку на его переносице: ток пронзил его лоб молнией, он осекся на полуслове, на полухохоте, челюсть его отвисла, дальше я лица его не различал — оно расплылось. Я увидел черный ободок вокруг его головы, цвета сажи, черное свечение, которое росло и полыхало темным пламенем, тьмой змеиных язычков вокруг розового лица.

Я отвел взгляд. Во мне нарастал страх, и оказалось, недаром. Тогда я и увидел обугленную дыру в розовой камышовой стене хижины, в которой я жил до семи лет, и вдруг мне почудилось, что я стремительно влетаю в нее и оказываюсь где-то… где-то по другую сторону.

Теперь мне стало ясно, что какой-то отрезок моей жизни получил завершенность. И как только я это осознал, почувствовал неведомую мне до тех пор ответственность. Словно меня слепого вел некий невидимый поводырь, провидение, что ли, теперь же оставил с напутствием: дальше иди сам и отвечай за свои дела и мысли, будь в ответе за все, что происходит вокруг. Будь сам себе поводырем!

Жаркий солнечный день. В винный отдел гастронома входит молодой человек с плоским чемоданчиком.