Гоголь - страница 65

«О, когда я вспоминаю наших судей, меценатов, ученых умников, благородное наше аристократство, сердце мое содрогается при одной мысли…»

Он негодует на «безмозглый класс».

«Ни одной строки не мог я посвятить чужому. Непреодолимою цепью прикован я к своему, и наш бедный, неяркий мир наш, наши курные избы, обнаженные пространства предпочел я небесам лучшим, приветливее глядевшим на меня. И я ли после этого могу не любить своей отчизны? Но ехать, выносить надменную гордость безмозглого класса людей, которые будут передо мною дуться и даже мне пакостить, — нет, слуга покорный!» (1837 год, 30 марта).

Отнюдь не смиренно-христианскими были общественные настроения Гоголя, вызванные смертью Пушкина. Гоголь понимал зловещее значение «нашего аристократства» в кончине поэта. Гневные слова, вырвавшиеся у него при получении мрачного известия, вновь и вновь подтверждают мысль, что Гоголь знал тогда цену николаевским порядкам и отнюдь не являлся прямодушным поборником «безмозглого класса».

Кончина Пушкина произвела на Гоголя удручающее впечатление; вместе с тем литературной критикой верно отмечалось, что Гоголь, изображая отношения между собой и Пушкиным, допускал преувеличения. Несмотря на различие их художественного дара, а скорее именно благодаря этому различию, Гоголь необыкновенно высоко ценил Пушкина; больше, он любил и преклонялся пред ним. Пушкин со своей стороны относился к Гоголю дружественно, но едва ли они были так близки, как об этом можно заключить из гоголевских писем. Анненков в своих воспоминаниях заявил:

«Известно, что Гоголь взял у Пушкина мысль „Ревизора“ и „Мертвых душ“, но менее известно, что Пушкин не совсем охотно уступил ему свое достояние. Однако же, в кругу своих домашних, Пушкин говорил, смеясь: „С этим малороссом надо быть осторожнее: он обирает меня так, что и кричать нельзя“» (Изд. «Академия». С. 54).

Кричать нельзя было, видимо, потому, что Гоголь «обирал» Пушкина в соответствии с направлением и с характером своего творчества. И «Ревизор» и «Мертвые души» по праву являлись чисто гоголевскими темами. Заимствование было внешнее и в этом «оправдание» Гоголя, если он нуждается в каком-нибудь оправдании. Все же Пушкин, помогая дружески Гоголю, очевидно, держался с ним несколько настороженно: может быть, он чувствовал практичность Гоголя, его уменье извлекать для себя пользу из знакомств и связей.

Верно одно: с Пушкиным у Гоголя были связаны самые отрадные моменты. Недаром Гоголю принадлежат лучшие высказывания о Пушкине. Гоголь видел в Пушкине выражение русского национального гения, ценил в нем мудрую и глубокую простоту, всеобъемлемость и отзывчивость, его привлекал дар Пушкина преодолевать в искусстве внешние и внутренние свои противоречия. От Пушкина на Гоголя нисходило нечто светлое, успокоительное, укрепляющее, здоровое. Не менее, а возможно и более, чем Гоголь, Пушкин знал, что кругом дерзостные хари, бесы.

Но у Пушкина были свои Татьяны, была женская любовь, преклонение перед живой жизнью, перед человеческой личностью, перед Русью, сказкой, перед няней.

Он знал много страшных истин: о неизъяснимых наслаждениях, которые таят в себе гибель; знал и о том, что «всюду страсти роковые и от судеб защиты нет», но он знал также и цену вольности, был близок к декабристам, умел находить мудрое равновесие, был просвещеннейшим человеком своего века, хотя ему ни разу не удалось побывать за границей. Для Гоголя Пушкин был выходом, спасением. У него не было Татьяны, его одолевали «чудища», он не знал декабристов, в нем было много от захолустного «паныча», семинариста, уездного учителя, «окно в Европу» для него было наглухо захлопнуто, несмотря на продолжительное там пребывание. И Гоголь всеми помыслами тянулся к Пушкину, искал его дружбы, поддержки, советов. И не обмолвкой являются слова Гоголя о Пушкине, что это «русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет». Пушкин олицетворял для Гоголя в себе гармонию. Смерть Пушкина была для него действительно очень тяжелой утратой. Он терял в нем гения равновесия, свой идеал человека в живом воплощении, чего ему так недоставало.