Голд, или Не хуже золота - страница 72

— Я? Я замолчать? Что такого ужасного говорю я? Ты говоришь отцу замолчать? Сид в молодые годы был здоровенный, как футболист, а я все равно всю жизнь задавал ему перца. Однажды я даже выгнал тебя на целое лето, верно? — вспомнил он, хохотнув.

— Было дело, — сказал Сид.

— Нет, вы посмотрите, как здесь тепло, когда стихнет ветер. А почему все молчат? Я не люблю ездить есть с кислыми минами. Гусси, рассмеши-ка кого-нибудь, — приказал он, когда она появилась с его пальто.

Гусси предприняла попытку. Ее лоснящаяся кожа побледнела почти до прозрачности, она подошла к Голду со своей закрытой плетеной сумкой и протянула ему кончик вязания, торчащий из отверстия.

— Это твое. Я закончила. Возьми, сын мой.

— Что это? — Голд инстинктивно убрал руки за спину.

— Носок.

— Один носок? Вы связали мне один носок?

— У меня ведь только две руки. В прошлом мае я увидела дыру у тебя на носке. Если бы я увидела дыру на обоих носках, то я бы связала тебе два.

— Что я буду делать с одним носком?

— Может быть, тебе отрежут ногу, — сказал старик и одобрительно цокнул языком. — Возьми его, умник, давай, бери.

Голд, преодолевая страх, взялся за кончик и потащил, потащил… он чувствовал, что может продолжать тащить до конца света, потому что из плетеной сумки, извиваясь змеей, поползла та самая вязанная полоска шерсти, которую она прилежно, как паук паутину, плела все те годы, что была его мачехой. Это был не носок, это был розыгрыш, а на лице ее застыла ухмылка.

Голд выдавил улыбку, молча осыпая мачеху страшными проклятиями, и сказал:

— Ну, мама, ну, вы и отмочили. Вот уж действительно смешно.

— Я тебе не мама, — последовал незамедлительный ответ.

— Снова она его околпачила, — оживился его отец, поднимаясь на ноги.

— Это все ты виноват с твоей сраной щедростью, — ощетинился Голд на Сида, когда все направились из дома к двум стоящим у тротуара машинам. — На следующий год посели их в районе с ниггерами, наркоманами и придурками на пособии, а тогда посмотрим, сколько они здесь высидят. Слушай, мне нужен твой совет, — прошептал он, отводя Сида подальше в сторону. — Мне нужна помощь, и я думаю, ты ее можешь предоставить.

— Говори, малыш. Все, что смогу.

— Можешь начать с того, что прекратишь называть меня малышом.

Сид был немного сконфужен.

— Я не знал, что это тебя задевает. — Костяшками пальцев он потер подбородок, и в этом его движении была покорность и легкая самоирония. — Наверно, я всегда, независимо от нашего возраста, видел в тебе младшего братишку. Обещаю больше никогда не называть тебя так, малыш. Что еще?

Голд с достоинством снес эту непредумышленную оговорку.

— Мне это может понадобиться для моей книги. — Он словно бы случайно встал рядом с Сидом так, чтобы другие не видели его лица. — Один еврей ненадолго уезжает, скажем, в Вашингтон и хочет проводить там время с другой женщиной. Он может как-нибудь обезопасить себя от звонков своей жены?

Сид мигом понял, что от него требуется.

— Зарегистрируйся в отеле, — ответил он с радостным участием. — Каждый вечер звони на коммутатор, чтобы они принимали все звонки в твой номер. На следующее утро узнавай у них, звонил ли тебе кто-нибудь. Ответные звонки делай из своего номера.

— Я, наверно, буду бояться.

— Нет, малыш, никогда не бойся. Хуже этого ничего не бывает. У тебя там хорошенькая девушка?

— Это я не для себя.

— Жаль. Хуже боязни ничего не бывает. — Глаза Сида засветились приятными воспоминаниями, и он как бы случайно обошел Голда, чтобы самому стать спиной к остальным. — Я, бывало, целые недели проводил в Акапулько, а все считали, что я в Детройте и Миннеаполисе. А однажды я провел четыре дня прямо здесь, на Манхэттене, а она думала, что я в Сиэтле.

— Но как-то раз тебя все же застукали в Акапулько?

Сид кивнул с мягким грудным смешком. — Ее дядюшка был в Мексике на съезде фармацевтов. Но это не имело значения, и я не боялся. Когда она мне сказала, чтобы я убирался из дома, я вернулся в Акапулько. Когда она с детьми переехала к матери, я снял номер в отеле в Нью-Йорке, и мы с Шейки, Копоткиным, ты его знаешь — механик, и Мерши Уэйнроком устраивали там оргии. Мерш тогда был в интернатуре и приводил медсестер. Когда Гарриет расколотила пепельницу, я разбил блюдо. Она перевернула кресло, а я перевернул горку с посудой. Я думаю, когда она поняла, что меня ничем не напугаешь, наш брак стал вполне крепким.