Голливуд - страница 7
– Допивай, – сказал я Саре. Она послушалась.
– Так в чем дело?
– Ну что ты заладила: в чем дело, в чем дело…
– Какая у тебя цепкая память. И трезвый ты просто на диво.
Я махнул бармену, заказал еще выпить.
– Этот Фезант, значит, рассказывал мне о своем фильме. Он про писателя, который не умел писать, но прославился, потому что виду него был, как у чемпиона родео.
– Это про кого же?
– Про Мака Деруака.
– И это тебя огорчило?
– Да нет, на это мне как раз наплевать. Но он сказал, как фильм называется.
– И как же?
– Ради бога, не спрашивай. Я пытаюсь вытеснить это из памяти. Чушь несусветная.
– Скажи.
– Ну ладно…
Чертово зеркало маячило прямо перед глазами.
– Скажи, скажи, скажи!
– Ладно. «Обломки разбитого вдребезги».
– Мне нравится.
– А мне нет. Я ему так и сказал. И он ушел. Мы потеряли нашего единственного спонсора.
– Надо подойти и извиниться.
– Никак невозможно. После такого названия.
– Ты, небось, хотел бы, чтобы поставили фильм о тебе.
– Идея! Я напишу сценарий о самом себе!
– Название уже готово?
– А как же! «Разбитая жизнь».
– Давай мотать отсюда. С тем мы и ушли.
Мы назначили встречу с Джоном Пинчотом в вестибюле гостиницы «Беверли-Хиллз» на два часа. Приходилось терять целый день, но Джон настаивал именно на этом часе. Он нашел парня, какого-то Жан-Поля Санраха, у которого своих деньжат не было, но он умел доставать их прямо из воздуха. Про него говорили, что, тряхни он садовую статую, из нее посыплются монеты. Он ждал нас в номере 530.
Где-то там обретался и Джон-Люк Модар, французский режиссер. Пинчот уверял, что он тащится от моих книжек. Гениально.
Дражайшая Сара сопровождала меня на случай, если мне понадобится посторонняя помощь, чтобы добраться домой. К тому же ей надо было убедиться, что в 530-м не засели в осаде старлетки.
Джон сидел в вестибюле в громадном кожаном кресле и наблюдал за местной шизанутой публикой. Увидев нас, он поднялся, расправил плечи. Джон большой парень, но хочет казаться еще больше.
Мы поздоровались и пошли к лифту.
– Ну, как продвигается сценарий?
– Зреет помаленьку.
– О чем он?
– О пьяни.
Открылись двери лифта. Кабина была очень уютной. Отделанная мягким темно-зеленым материалом с набивкой из павлинов. Множества павлинов. Даже на потолке красовались павлины.
– Класс, – сказал я.
– Перебор, – фыркнула Сара.
Лифт остановился на пятом этаже, и мы вышли. Пол был застлан той же зеленой ворсовой материей с павлинами. Топча этих павлинов, мы подошли к номеру 530. Дверь в номер габаритами больше походила на ворота рыцарского замка.
Джон стукнул в дверь металлическим молоточком в виде головы Бальзака.
Ответа не последовало.
Он постучал еще раз, погромче.
Мы молча ждали.
Дверь медленно растворилась. Перед нами стоял мужчина, бледный как бумага.
– Анри-Леон! – воскликнул Джон Пинчот.
– Джон! – воскликнул Анри-Леон. И обратившись к нам, добавил: – Прошу!
Мы вошли. Номер был огромный. И все в нем было гигантское. Громадные кресла, длиннющие столы. Широкие стены. Высокие потолки. Тем не менее запах в комнате был какой-то застоявшийся, и поэтому, несмотря на масштабы помещения, создавалось ощущение могильной тесноты.
Нас представили друг другу.
Бледный мужчина был Анри-Леон Санрах, брат Жан-Поля Санраха, доставалы. Кроме него в комнате находился Джон-Люк Модар. Он молча и неподвижно стоял посреди комнаты. Закрадывалось подозрение, что он изображает гения. Был он невысокий, смуглый и выглядел так, будто только что неудачно побрился дешевой электробритвой.
– А, – сказал, обращаясь ко мне, Анри-Леон, – вы дочку захватили! Я слыхал, вашу дочку зовут Рина?
– Нет, – ответил я, – это Сара. Моя жена.
– Там на столе выпивка. Много разных вин. И еда. Угощайтесь. А я пойду приведу Жан-Поля, – сказал Анри.
С этими словами он вышел в соседнюю комнату. А Джон-Люк Модар прошествовал в дальний угол, расположился и уставился на нас. Мы подошли к столу.
– Открой красненькое, – сказал я Пинчоту, – открой сразу побольше.
Пинчот начал действовать открывалкой. Еда была разложена на серебряных блюдах.
– Не ешь мяса, – предупредила меня Сара. – И пирожных. Слишком калорийно.
Боги ниспослали мне Сару, чтобы жизнь моя продлилась лет на десять. Боги то и дело толкают меня на край пропасти, чтобы послать спасение в последнюю минуту. Чудные они, эти боги. Теперь вот заставляют меня писать сценарий. А мне не хочется. Конечно, если бы я взялся, то написал бы хорошую вещь. Не гениальную. Но хорошую. Я насчет литературных дел ушлый.