Голливудская Грязь - страница 11

Игнорируя лифт, он побежал наверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и улыбнулся, добравшись до второго этажа. Незнакомый голос стёр улыбку с его лица - услышанный смех был явно мужским. Он медленно открыл дверь, позволив свету из холла проникнуть в полутёмную спальню, и стал свидетелем картины в ярко освещённой ванной, со всей очевидностью, что его браку пришёл конец.

Руки Надии лежали на столешнице. Он всегда любил её руки. Её тонкие пальцы, которыми она в детстве играла на пианино. Они были очень проворными. Этим вечером на её руках был тёмно-коричневый лак. Цвет ногтей сочетался с коричневым гранитом, в который они вцепились.

Голова Надии была опущена вниз, губы сложены в форме букве «О» от удовольствия, мужчина, наклонившись к её шее, что-то говорил ей в волосы. Босые ноги раздвинуты и приподняты на носочках, в этой позе её красивая попка призывно выпятилась. Руки мужчины обхватили её задницу.

— Я люблю твою попку, — шептал Коул, покусывая кожу губами.

— Конечно, любишь, — хихикнула она, перекатываясь на спину и не давая дольше любоваться восхитительным видом своей задницы.

— Настоящим я заявляю, что она моя.

Она приподнялась на локтях.

— Нет-нет-нет. Эта задница принадлежит моему будущему мужу.

— Тогда позволь мне владеть ей.

Она наклонила голову, вопросительно улыбнувшись.

— Будь моей женой, Надия. Позволь мне поклоняться тебе, пока я не умру.

— Ну как я могу, мистер Мастен, сказать на это «нет»?

Мужчина подался бёдрами вперёд, и он услышал, как Надия всхлипнула. Увидел, как напряглись её руки, когда она толкнулась ему навстречу.

Коул вошёл в спальню, голова раскалывалась, грудь сдавило. Звук его шагов по ковру был оглушительным, но пара не обернулась, жена его не услышала, не заметила. Может быть, потому, что была слишком занята стонами, её голова поднялась и откинулась на плечо мужчины, одна из её красивых рук оставила столешницу и потянулась к зеркалу, упираясь в него.

— Обещай, что никогда меня не оставишь, — шептал Коул, целуя её шею.

— Никогда? — её глаза широко раскрылись в притворной растерянности. — Никогда – это очень долго, мистер Мастен.

— Обещай, что всегда будешь со мной честна. Обещай, что никогда не уйдёшь, не позволив мне сначала решить проблему, — он оторвался от её шеи и навис над её лицом.

— Глупый, — оттолкнула она его со смехом, — у нас никогда не будет проблем. Я женщина без проблем.

— У каждой пары есть проблемы, Надия.

— Но не у нас, — прошептала она, раздвигая под ним свои гладкие ноги, обвивая ими его талию и сильнее притягивая к себе.

— Никогда?

— Никогда.

Он не заметил, как его рука оказалась на слонике. Спокойно рассмотрев тяжёлую керамическую фигурку, Коул вспомнил, что это была буддийская статуэтка, которую Надия привезла из Индии, и их декоратор нашёл для неё «идеальное место» – стойку, что стояла справа от входа в ванную. Но стоило схватить фигурку, как он почувствовал, что по венам стремительно заструилась ярость. Ярость, которую он уже давно не испытывал. Не испытывал с тех пор, как был подростком с неподдающимися контролю гормонами. Теперь же, будучи взрослым мужчиной, Коул шагнул из полутёмной комнаты в освещённую ванную, держа слоника двумя руками, поскольку эта штуковина оказалась слишком тяжёлой для мирного животного. Но не такой тяжёлой, чтобы отвлечь его от слов мужчины, отвратительного выражения его эмоций. Не такой тяжёлой, чтобы заглушить ответ жены, произнёсшей три слова, которые должны были на веки вечные остаться священными только для них. Он почувствовал, как тонкая нить контроля разорвалась, и с силой замахнулся слоном слева направо, ударив в плечо…

— Обещай мне, что никогда не уйдёшь.

…а потом впечатав в голову…

— Никогда.

…незнакомца, трахающего его жену.

Мужчина рухнул на мраморный пол Коула, а крик Надии был такой громкий, что причинял неимоверную боль.

ГЛАВА 11

Когда на город обрушилась новость, я находилась в церкви. На мне были тесные туфли, я сидела и шевелила пальцами ног, уставившись в затылок миссис Колстон. У неё на шее была родинка. Светло-коричневая родинка. Ужасно уродливая, но я не могла отвести от неё глаз. Не могла сосредоточиться на проповеди, что, вероятно, было к лучшему, так как в этот раз речь шла о десятине1 и финансовых обязательствах перед церковью. В такие моменты у меня всегда по коже бегали мурашки, моё мнение о пасторе Динконе менялось в худшую сторону, а доброе отношение к церкви давало сбой, отступая на один полувиноватый, полураздражённый шаг. Я понимала, деньги нужны для оплаты коммунальных услуг, для обновления асфальта на парковке возле церкви. Но не мои деньги. И не тогда, когда всего три года назад Билл Фрэнсис пожертвовал этой маленькой церкви пять миллионов. Не тогда, когда для сбора средств постоянно устраивались распродажи выпечки, завтраки с блинами и сотни других вещей. Пятьдесят из моих ежемесячных пятисот долларов были каплей в море церковной казны.