Голливудская Грязь - страница 46

— Пожалуйста, скажи, что только в этой комнате творится такое безобразие.

Он сделал шаг к открытой двери; Бен забеспокоился, хихиканье Саммер усилилось, и Коул, хмуро посмотрев на обоих, протиснулся мимо них на кухню и остановился в дверях.

Там тоже были курицы. Керамические, примостившиеся на шкафчиках, поселившиеся рядом с кофейником, жестяная банка из-под печенья с особенно жирной курицей. Коврик с курицей перед раковиной, занавески по обе стороны окна. Он подошёл ближе и всмотрелся… точно.

— Ручки у шкафа тоже в виде курицы, — сказал он вслух. — Да вы что, ей-богу?

— Это петухи, — сообщила Саммер, как будто это имело какое-то значение. — Не курицы. Заметь, у них есть красный гребешок и серёжки.

— Они жуткие, — возразил Коул, поворачиваясь к ней. — Будто человеческие органы в шкафу у Дамера1.

— Нет, вот это жутко, — ответила Саммер, подняв бровь. — Кто думает об этом, когда видит петухов?

Её глаза… они отвлекали. Озорной блеск в них зажёг где-то внутри него искру. Неправильную искру. Только не из-за этой девушки.

Коул первым отвёл взгляд. Наконец он заговорил, повернувшись к окну:

— Я хочу, чтобы отсюда убрали всё деревенское дерьмо.

— Здесь так мило, — вставила Саммер. — И по-домашнему.

Так оно и было. Ещё одна причина, чтобы всё это убрать.

— Мы не можем ничего здесь трогать, — заговорил Бен. — Таково было весьма жёсткое условие Синди Киркленд. Здесь ничего нельзя менять.

— И кто согласился на это дерьмо? — взорвался Коул.

— Мы, — спокойно ответила Саммер, делая шаг вперёд, как будто ожидала противостояние. — И это дерьмо – единственная причина, по которой ты остановился здесь, а не в отеле. Ты знаешь, сколько Бен потратил усилий? Конечно же, нет! Ты был слишком занят в Калифорнии, в окружении своих…

Внезапно искра превратилась в пламя, и рот Коула оказался на её рту, слова были проглочены, руки нашли талию Саммер и толкнули, её ноги споткнулись, спина – это чёртово платье – ударилась о кухонную стойку. У неё был вкус сладкого грёбаного протеста, но тут её язык смягчился, принимая его поцелуй. А потом обе руки девушки легли ему на грудь, и её прелестная, острая коленка жёстко заехала ему между ног.

Слова оправдания так и не вырвались из него. Они были поглощены болью – его рука, протянутая вслепую, нуждалась в поддержке, в уколе морфия, в пистолете, чтобы выстрелить этой сумасшедшей суке в голову, в чём угодно. Он хрипло выдохнул и обхватил пах руками, на мгновение отвлекшись на член в штанах. Ему что, тринадцать? Он не заводился от поцелуев со старшей школы. Секс после Надии это доказал. Теперь требовалось устроить целое сексуальное представление, чтобы заставить его член обратить на себя хоть какое-то внимание. Он нашёл глазами Саммер, она сердито смотрела на него, решительно сжав кулачки, как будто была готова снова нанести удар коленкой. Коул отшатнулся.

— Что с тобой не так? — выдохнул он.

— Что не так со мной? — прошипела она. — Ты шутишь? Да ты просто…

— Поцеловал тебя. Я только поцеловал тебя. Большое дело. Ты же никак не могла заткнуться.

— Ты не просил меня замолчать.

— Обычно люди не просят кого-то заткнуться. Они велят это сделать, — его шутка сопровождалась самодовольной ухмылкой, и всё это сквозь непроходящую боль, которую причиняла попытка полностью выпрямиться.

— Поцелуешь меня ещё раз, и я вырву твои глаза из орбит, — не оценила она его юмор.

— Не беспокойся, принцесса, — с холодной улыбкой поднял руки Коул. — У меня нет желания повторять этот опыт, — он слегка наклонился вперёд, наслаждаясь тем, как она ощетинилась. — И я говорю не о подлом приёмчике. Я говорю о поцелуе. Бывало и лучше. Намного, намного лучше.

Это была ложь. Этот поцелуй, этот краткий миг перед насилием…

Возможно, стоит о нём забыть.

Он не сводил с неё глаз и увидел, как каменная оболочка девушки треснула, раскрошилась и сломалась. Он увидел быстрый вдох, затухающий вызов в глазах, складку на лбу между бровями, скривившуюся нижнюю губу. Это был маленький спектакль, без слёз, без драматических воплей. Другой мужчина, возможно, даже не заметил бы. Но Коул всё это заметил и немедленно захотел взять свои жестокие слова обратно, засунуть их в свою пустую скорлупу и посмотреть, не заглушат ли они часть боли вместо того, чтобы глубоко ранить это невинное создание.