Голод Рехи - страница 5

Рехи помнил, как в детстве страшная буря раскидала их по пустоши. Взметенный пепельный песок засыпал глаза, ветер опрокидывал навзничь, хороня заживо. Жалкий скарб терялся безвозвратно. Да что вещи! Матери теряли младенцев. А вой бури заглушали вопли отчаяния.

Тогда кочевники-эльфы едва собрались вместе, некоторых так и недосчитались. Рехи тоже мог совсем пропасть, но сумел откопаться, вытащить себя из цепких лап песка и пепла. Его-то, сироту, никто не искал. С тех времен он боялся замкнутых пространств, они напоминали о страшном могильном плене.

Глухой тоской на сердце отзывался вид колыхавшейся тучи, несущей с собой бурю, делящей пустошь на два разных мира. Один – понятный, жестокий, но привычный. Другой – кромешный хаос, лик гибели. Хотелось верить, что ураган не доберется до деревни, разобьется о холмы, потревожив только камни на перевалах. Но спутанные белые волосы шевелились на голове, и лопатки сводило от приближения черной стены.

– Трехногих ящеров тебе в глотку! – с чувством выругался Рехи. – Буря движется быстрее, чем мы рассчитывали. Или это вы, придурки, прокопались! Вперед! По мертвым пусть плачет ветер, иначе живых за собой утянут. Скорее, бежим к деревне!

Лойэ сладостно застонала в предвкушении, когда мозолистая рука Рехи коснулась внутренней стороны ее оголенного бедра и двинулась чуть выше. После охоты чувства обострялись, желания обретали определенность, а минуты страсти дарили обоим участникам яркие ощущения, которые хотелось испытать еще раз и еще… Да, пожалуй, именно с ней, ненасытной и агрессивной, Рехи обретал такую же животную радостную безмятежность, как после крови, выпитой досуха из человеческой тушки. Теперь, когда оба были сыты, а приближение бури щекотало струны нервов легкой тревогой, наслаждение достигало предела, напоминая балансирование на острие меча.

– Трехногие ящеры!.. – выругался Рехи, когда Лойэ все-таки сделала это – прокусила ему правое плечо, изогнувшись всем телом и подавшись вперед. Она вздрагивала и довольно рычала, не замечая, что ее острые клыки все еще впиваются в кожу и плоть любовника. Он тоже ощутил это не сразу, глухая боль пришла чуть позже.

«Страсть чем-то похожа на поедание друг друга… Страсть – тоже голод», – невольно задумался Рехи, вспоминая, с какой жадностью его язык сплетался с языком Лойэ, как упоенно он кусал ее припухшие тонкие губы, а потом и обнаженную маленькую грудь. Но тут же всплывали картины с человеческим мясом, вывалившимся из крынки в деревне. Голод… Поедание друг друга… Впрочем, эти воспоминания не приносили омерзения. Уродство и красота – что это? Лойэ ощущалась прекрасной на уровне чего-то неосознанного, забытого.

– Подумаешь, – отмахнулась она, умиротворенно откидываясь на шкуру мохнатого ящера, постеленную в углу хибарки. Из дальнего – противоположного – угла доносился храп одного из стариков: никто особо не отгораживался и не скрывался друг от друга. Если древняя развалина что-то и увидел, это оставалось его впечатлением. Так думали и Рехи, и Лойэ, и все в поселении.

– Будто ты всегда об этом мечтала, – поморщился Рехи, вспоминая, как Лойэ еще девчонкой нещадно била его, пользуясь тем, что у нее-то есть отец, а задохлика-сироту некому защитить. Но теперь… Теперь она тоже не собиралась становиться его собственностью. Грудь ее часто вздымалась, она слизывала кровь Рехи с подбородка, отчего глаза ее нервно бегали, изучая низкий потолок шатра, состоявшего из разномастных шкур ящеров. Но ее голод утолила бы только горячая человеческая кровь.

«Если бы мы не пили кровь людей, то могли бы торговать с ни-ми», – иногда вспоминались слова того чудака, который упрямо питался ящерами. В чем-то он был прав: эльфам лучше удавалось выслеживать рептилий. Обоняние и инстинкты прирожденных охотников подсказывали местоположение логова, помогали определять количество зверей в нем. Поэтому ящеров легко ловили – ради шкур. Тех, что поменьше, отправляли на одежду, тех, что крупнее, – на шатры. Из клыков делали оружие, а мясо использовали по-разному, но не для еды. Сцеживали в глиняные крынки кровь на черный день. Впрочем, в мире, лишенном света, не осталось различий между днем и ночью. В нем уцелели только те, кто сумел подстроиться под вечный мрак. Холоднокровные эльфы. Толстокожие ящеры – последние животные. И люди, которые были не лучше ящеров, если выжили. А эльфы – не лучше людей.