Голод сытых: кто ты, Гектор Прима? - страница 3

Что ж. Наше время — совершенная пустота, и хуже нее может быть разве только то, что было до нее».

Мои веки сомкнулись.

* * *

Гибель нескольких альпинистов-экстремалов служила основной темой утренних новостей. Изображения горного хребта, который они штурмовали, то и дело, как подснежники весной, выскакивали на всех экранах. Поверх картинок с горой был наложен предполагаемый маршрут, через районы с максимальной оползневой опасностью. Черноволосая женщина, чей отец погиб на горе, смотрела, борясь со слезами, в камеру, и говорила что обычно говорят в таких случаях. «Восхождения значили дня него все. Он погиб за любимым делом». Я лежал, свернувшись, под грубым одеялом, слушал звуки улиц Саградо и ощущал знакомую неприятную смесь злорадства и зависти, какая всегда сопровождает такого рода трагедии, следствия осознанного выбора. Романтика смертельного приключения.

Мы обменялись: они мне скудную пищу для ума, я им иллюзию, что кому-то важно, чем они занимаются.

Меня меж тем подстерегало приключение, куда менее достойное новостей. Между сегодня и следующей выплатой пролегали три долгих недели, а в них зияла дыра в четырнадцать дней, когда мне будет негде спать, не на что купить ни еды, ни билет в Нове Место, а воду придется брать в уличных фонтанчиках.

Я знал, конечно, пару фокусов. С тех самых пор, как пришли первые деньги, бедность шла следом исключительно за ущербным планированием. Не каждый способен растянуть одну выплату до другой. Искушение в первые же дни по поступлении денег потратить их на сигару или стейк оборачивалось пропущенным ужином или вовсе голодом в последние, перед новым платежом. Сочувствие рассыпалось прахом. Древняя ложь, что бедный сам виноват в собственной бедности, стала наконец правдой.

С опытом пришло понимание, что жажду быть важнее соседей голодный человек в трудные времена вполне может применить себе на пользу. Если будет внимателен. Я как обычно гулял по вечерним улицам, то там, то сям пробуя бесплатные маленькие угощения. Не все, не подряд, каждое третье. А то и реже. Улыбался, кивал мужчинам и девушкам, держателям ресторанчиков и уличных кухонек, поощряя, но не обнадеживая. И никогда не благодаря.

Мы обменивались: они мне скудную пищу, я им иллюзию, что кому-то важно, чем они занимаются. Еда за апплодисменты. Но если их не выйдет убедить, что именно этот рис или рагу порадовали меня куда больше соседского, я провалю свою часть нашей негласной сделки. И пробные кусочки мигом уплывут от меня куда подальше. Все любят, когда их хотят. Никому нет дела до тех, кто пришел только из нужды. Так что мне, как мошеннику, приходилось притворяться, что дело вовсе не в нужде. Что я высоко ценю предложенное.

Это будоражило.

Я мог спокойно сидеть в Нове Место, с едой, водой и в тепле. Вместо этого торчал тут сам по себе, наслаждался острым металлическим привкусом неизвестности и совершенно не знал, как дальше жить. Впитывал последние мгновения перед откровением. Эта Джулия Перейиз, хоть и клялась, что у нее есть нужная мне информация, легко могла оказаться мошенницей и просто нажиться на моем доверии. А могла сделать так, что из Саградо я увезу тайну. К которой стремился много лет.

Мертвые альпинисты, люди, предлагающие на перекрестках еду, группы, зазывающие прийти и потанцевать под их музыку, мой хозяин со своей жуткой румбой, я. Все мы бьемся с одной и той же пустотой, а Гектор Прима сиреной воспевает нашу тоску.

Минул день, настал другой. Каждый новый час казался дольше предыдущего. И каждый нес все больше обещания. Потянулся вечер второго дня, и предвкушение засбоило, зашаталось и потемнело. Я лежал на чужой раскладушке, боялся уснуть и пропустить Джулию Перейиз или каких-то доверенных от нее. Никто не пришел.

Наутро третьего дня я проснулся со смешанным чувством стыда и раскаяния. Я уговаривал себя, что она может еще явиться и пытался не чувствовать унижения. Продержался почти час прежде чем взорвался от ярости.

Я шагал по улице прочь из дома и ощущал на себе взоры всего Саградо. Незнакомец без видимой цели слонялся по их городу пять дней, а сейчас кипел гневом. В уже полузнакомых лицах вспыхивали подозрения. Старуха из винного погребка смотрела на меня, скрестив руки, и качала головой. Девчонка, что вчера вечером предлагала попробовать бобовый суп ее папаши, скакала за мной вприпрыжку и смеялась над моим отчаянием. Сегодня я значил для них уже не то, что вчера. Потом из-за этого придется голодать, но меня покинула всякая мысль о «потом».