Голос белых ангелов - страница 24

стр.

Мы стояли на самой высокой точке и город представал перед нами как на ладони. Белые точки быстро летали над домами, иногда снижаясь, а иногда взлетая. Город чем-то напоминал большую поляну с цветами, над которой суетятся множество белых пчёл.

Там где город заканчивался, виднелось начало океана, который уходил за горизонт. Солнечные блики на воде, слепили меня и я стал смотреть в другую сторону. Город был не просто большим, а огромным. Сколько же тут этих белых летающих ангелов? Больше, чем муравьёв в муравейнике.

Онуэль прижала крылья за спиной и развернув своё тело, пошла вдоль круглого балкона дальше. Аполлион с лёгкостью шёл за ней и они уже скрылись из вида. Мы с напуганными взрослыми постояли какое-то время и, прижавшись к стеночке, стали обходить круглую башню. Балкон был круглым и когда мы снова стояли за спиной ангела, нам открылся ещё более впечатляющий вид.

Город оказался не просто огромным, а уходящим далеко за горизонт. С одной стороны виднелись скалистые горы с синими деревьями снизу и снежными шапками наверху. Я чуть привстал на цыпочки и увидел, что мы стоим на одной из семи башень вокруг огромного стадиона. Внизу каменного колизея виднелись ступеньки для зрителей. На поле стадиона, с того места, где я стоял, виднелся краешек синей травы.

— Пол, спроси её, это футбольное поле? — крикнул я.

— Подойди и спроси сам, — радуясь своей смелости и поправляя раздувающуюся причёску, сказал Пол.

Через некоторое время он повернулся и сказал:

— Она говорит, это поле для «вечной битвы ангелов».

— Только не спрашивай, что это такое, — поросил я. — Лучше давайте спустимся. Тут холодно, ветер и крайне неуютно.

Словно в подтверждение моих слов, мимо на огромной скорости пролетело три ангела и сразу скрылись из вида. Аполлион что-то сказал Онуэль и та отпустила его руку и подошла ко мне. Она улыбнулась и взяла меня на руки. Я инстинктивно закрыл глаза и пытался не думать о том, что она может сбросить меня вниз. Вообще было глупо соглашаться, стоял бы сейчас внизу и нацарапывал на стене колизея: «Тут был Всеволод».

Уже через две минуты я стоял на твёрдой земле и благодарил Бога, что я не ангел и мне не приходится витать в облаках всю свою жизнь. Адреналин ещё гулял по моему телу, поэтому я стал прогуливаться туда-сюда, дожидаясь родителей.

Когда все были в сборе, ангел снова улетела куда-то, передав Аполлиону, чтобы мы никуда не уходили. Мы стояли неадекватными, как после американских горок и глупо улыбаясь, активно жестикулируя, делились впечатлениями.

— А мне понравилось, — улыбнулся Аполлион младший.

— Мы уже поняли, — сказал мой папа.

Мы ещё поболтали немного, и тут ангел вернулась с подругой. Они несли в руках шесть стаканов уже знакомого нам молока. Это было кстати, так как от переживаний у меня сводило живот. Мы подкрепились знакомым карамельным вкусом и поняли, что с каждым разом, этот напиток нравится нам всё больше и больше.

Следы от переживаний как рукой сняло. Незнакомый ангел улетела с пустыми стаканами и Онуэль взяла нас с Аполлионом за руки. Она развернулась обратно и пошла.

— Давно хотел спросить, что это за молоко, — с опаской глядя на грудь Онуэль, сказал я.

Внутри себя я загадал, чтобы она не сказала то, о чём я сейчас думал. Нужно было сразу догадаться о возможных источниках этого напитка, перед тем, как так безрасудно пить. Онуэль заметила мой взгляд и смутилась. Она чуть развернулась и ускорила свой шаг, мне даже показалось, что её щёчки на мгновение порозовели. Не думал, что взрослые ангелы, могут смущаться взгляда маленького мальчика.

— Можем пройти в парк, я вам покажу, — сказала она не глядя.

— Это далеко? — спросил Аполлион.

— Двадцать минут пешком, — ответила она.

— Нам предлагают прогуляться до парка, — обернувшись к родителям, сказал я.

— Можно, — согласилась мама.

Мы тронулись в путь. Мы шли вдоль стены колизея, и с инересом смотрели по сторонам. Внутри организма ощущалась приятная сытость и необычайная лёгкость. Было так приятно, что хотелось парить над землёй. Мы с вчерашнего вечера ничего кроме этого молока не пили, а было ощущение, что ничего другого и не хочется.