Голос над миром - страница 16

Впрочем, я убеждена, что ругала она меня не со зла: она просто хотела направить меня строго по пути, начертанному Барбарой Маркизио.

Вернувшись домой, я, понятно, изливала отцу свои обиды, и он, всегда ласковый и спокойный, утешал меня. Отец был непоколебимо уверен в моем успехе. Следуя советам моей наставницы, он каждый день заставлял меня съедать кровяной бифштекс, хотя это и отражалось на нашем скромном семейном бюджете. Всем известно, что певцы должны хорошо питаться, если хотят быть в должной форме и сохранить крепкое дыхание и голос. Бифштекс остается неотъемлемой частью рациона певца, и бессмысленно заменять его разными современными витаминами.

Моя наставница научила меня четкой фразировке, уверенному исполнению арпеджио, гибкости в вокализах, выразительному, полному чувства пению.

Священные каноны бельканто были мне преподаны Барбарой Маркизио с поистине монашеским терпением и с непоколебимой верой в мои силы. Ей я обязана моим стилем пения, который хвалили музыкальные критики всего мира.

Природный артистический темперамент и способность к перевоплощению довершили мое формирование певицы.

У Барбары Маркизио в Мира была еще одна ученица, Роза Райза. Когда я начала заниматься, Роза Райза была уже великолепным сопрано и вскоре с огромным успехом дебютировала на сцене. Русская еврейка, высокая, темноволосая, она отличалась умом и красотой. Будущая блестящая исполнительница Нормы Роза Райза сразу же выказала мне свою дружбу и симпатию. Как человек экспансивный и доверчивый, я, понятно, сразу ответила ей тем же.

Кто мог тогда знать, что я вместе с Райзой буду дебютировать на сцене «Ла Скала»?

С Барбарой Маркизио связаны мои воспоминания и о чудесных цветах ее сада. Желтая акация, жасмин, розы, анемоны, которые Эмма Горин осторожно срезала и дарила мне после особенно удачных занятий, были для меня самой желанной наградой, и отец, видя, что я возвращаюсь с цветами, безмерно радовался этому доказательству моих новых успехов.

После нескольких месяцев занятий Барбара Маркизио объявила, что переезжает в Рим, где собирается провести зиму, и посоветовала мне последовать за ней в столицу. Там она будет продолжать регулярно заниматься со мной все так же бесплатно. Я не знала, как сообщить об этой новости отцу, у меня просто не хватало смелости поговорить с ним. Ведь речь шла о немалых расходах на дорогу и на мое содержание вдали от дома.

Наконец я собралась с духом. Не знаю уж как, но мой дорогой папочка все устроил. Он подыскал для меня в Риме скромный пансион и однажды вечером отвез меня на станцию, поручив заботам Барбары Маркизио и Эммы Горин.

Прощание с отцом было очень трогательным и взволновало нас обоих. Меня и его обуревали два противоположных чувства — ему было горько расставаться со мной, хоть он знал, что это необходимо для продолжения моей учебы, мне тоже разлука была тяжела, но уж очень хотелось увидеть Рим.

Впервые в жизни я отправлялась в столь далекое путешествие.

Едва поезд тронулся, я залилась горючими слезами, а затем забилась в уголок и предалась своим радужным мечтам.

Прибыв в Рим, я проводила Барбару Маркизио и Эмму Горин до их дома на виа Баббуино и в том же экипаже добралась до моего нового жилища, расположенного возле Пантеона. Хозяйка пансиона встретила меня довольно неприветливо, она предупредила, что ее жильцы все люди степенные и она не потерпит никаких вольностей. Очень скоро я обнаружила, что в доме царит ханжество. Почти все обитатели пансиона были приезжими священниками.

Я почувствовала себя как-то неуютно, и не столько из-за соседства священников, сколько из-за гнетущей, мрачной атмосферы нашего пансиона.

Такое уныние и тоска охватили меня, что я немедля приняла решение поскорее выбраться оттуда. В самом деле, как я могла спокойно заниматься и петь бесконечные вокализы? Ведь каждую минуту мне могли помешать: дверь моей комнаты не запиралась даже изнутри. Под тем предлогом, что мне надо купить в лавке почтовые марки, я вышла на улицу и словчилась даже найти дорогу от Пантеона до площади Испании.